— Хм, — произнёс профессор Этингер.
— Ландаум — это спиртовая настойка опия? — уточнил я на всякий пожарный случай.
— Абсолютно верно, Михаил Ефимович, не хотите вернуться в медицину? Мне кажется, у вас есть наклонность к этому виду деятельности.
— Да нет, я лучше пером на бумаге, и еще, мне бы не надо ландаума, хорошо?
— Боитесь привыкнуть? Ну что вы, в такой дозе этот препарат абсолютно безвреден, впрочем, со мнением пациента необходимо считаться! Хорошо известен такой феномен, что если больной не верит врачу или в лекарство, то эффект от лечения будет невелик. А посему…
В качестве рекомендаций я получил назначение кучи анализов, режим усиленного питания, режим отдыха и электропроцедуры, которые должны были привести в порядок мою истощенную нарзаном нервную систему.
После врачебного обхода мне принесли манную кашу, по-видимому, эта комковатая не совсем съедобная масса соответствовала представлению профессора о правильном и усиленном питании. Но жрать действительно очень хотелось, и манная каша зашла за милую душу, хотя и была на воде.
Зато у меня получилось поговорить с самим собой. Диалог двух умных личностей (это я себе так льщу) получился занятный.
— Ну что, Миша, попал?
— Я-то попал. А вот ты, Михаил, пропал.
— Да, мне моё будущее как-то совсем не нравиться. И зачем я не послушал его совета и не застрелился?
— О! Ты и про тот разговор со Сталиным подсмотрел?
— Ну а зачем мне было черную кнопочку нажимать? — голос Кольцова казался каким-то выцветшим, безэмоциональным, кажется, он уже осознал, что всё что мог, уже накосячил.
— Ну и нажал, ну и что? Ты надеялся, что пронесёт, что уж тебя-то точно не затронет! А надо было думать головой, Миша, а ты совсем не в ту сторону думал, скажу я тебе.
Наверное, Михаила потряс тот самый эпизод из его будущего. Когда Сталин будет принимать его по возвращении из Испании и поинтересуется, есть ли у него револьвер и не хочет ли он из него застрелиться.
— Нет, меня поразило, скольких людей я оклеветал, а ведь был уверен, что у меня стальные нервы, что выдержу всё, не сдамся, а на проверку оказалось… обломали… суки позорные!
— Миша, давай без эмоций, — я потянулся в постели, противно скрипнули пружины, устроившись чуть удобнее, продолжил:
— Ни тебя ни меня наша общая судьба не устраивает, так? Так! Значит, надо думать, что делать, чтобы ее изменить.
— Согласен! Только вот как это изменить? Вот, я не понимаю, понимаешь, Миша, я не понимаю за что? Меня за что расстреляли??? Что за мать вашу.
— Кольцов, успокойся! За что, ты же знаешь, что это до сих пор никому не известно. Три основные версии. Первая: тебя Ежов прихлопнул за шашни с евонной женой. Незадолго до того, как его самого замели, он вместе с Берией написал донос на нас с тобой Сталину, где всё припомнил — и твои антибольшевистские статьи, и симпатии к Троцкому, много чего там было. С этого документа всё и началось. На допросе Ежов указывал на то, что считал тебя любовником своей жены. Хорошо, что не своим лично. Поскольку в своих показаниях признался в гомосексуальных связях, указал троих, в том числе своего охранника. Из этой «голубой» четверки только охранника отправили на принудительное лечение.
— Извини, Миша, но с этим карликом, это уже перебор!
— А с кем не перебор? Миша, скажи, ты бисексуал? Тебе всё одно, с мужиками или бабами?
— А тебе?
— Вот кто из нас двоих еврей?
— Теперь ты!
— Нет, Кольцов, не уходи от ответа, в то, что ты к Ежову никакого влечения не испытывал я верю, а как твои контакты с Чичериным, он же был глава местной тусовки «голубых»? Ась? И кто называл Маяковского «Володей», и кого Маяковский называл «Колечкиным»?
— Ты на что намекаешь, что мы с Маяковским? Ты что, не все закрома вскрыл? Мы с Володей были только друзьями! И вообще. Что за хрень?
— Стоп! Но Маяковский спал с Бриками, и Осей, и Лилей! Это же факт!
— Хрень это, а не факт, они вдвоём — Ося и Володя спали с Лилей, иногда втроём, но именно оба с Лилей, а не между собой! Понимаешь, время после революции такое было, да.
— Ты про стакан воды? И обобществление женщин?
— И про свободу, в том числе сексуальную, вот, даже покраснел. Понимаешь, я из еврейской семьи с очень строгим традиционным воспитанием. А тут оказывается, границ нет, в общем, свобода во всём. Но у меня во всём есть свои границы. Так что с мужиками не спал и в половую связь не вступал.