29 апреля 1932 года главным редактором газеты «Правда» стал Емельян Михайлович Ярославский.
Глава двадцатая. Перемен, мы ждём перемен
Москва. Дом на Набережной. Квартира Кольцова. 30 апреля 1932 года.
По Москве ходили слухи. Самые разные. Странные и не очень. Я только подписал новый номер «Огонька», как ко мне в кабинет ворвался Ильф и стал «по большому секрету» рассказывать, что арестовали всё партийное руководство Украины, Казахстана, да еще и по областным бонзам прошлись в матушке-России. А тут еще такая странная скоропостижная смерть Ягоды, что-то мне не верилось, что Генрих Григорьевич чистил револьвер и по неосторожности застрелился. Вот, прям по Станиславскому, не верю и точка! А еще Сталин так и не появился на его похоронах. А по всему никак не должен был их пропустить. Но нет… а от Политбюро только Киров… И это уже вызывало у меня довольно сложные мысли. По всему выходило, что именно Мироныча прочат на место Ягоды. Для Сталина это вполне закономерная замена, но сможет ли он эту перестановку себе позволить? Тут ведь вопрос упирается в то, что Киров возглавляет самую мощную партийную организацию в стране, при этом довольно проблемную, слишком большой вес в Питере имеют Зиновьев и Каменев. Да, Сергей Миронович очень активно почистил там ряды партийцев, но оставил много обиженных… И, самое главное, кто-то очень умный хорошо просчитал товарища Сталина, очень хорошо просчитал. У него есть несколько уязвимых точек: жена, дети, друзья. Причём его настоящих друзей начинают очень аккуратно убирать. Если вспомнить историю, то Лакоба, Орджоникидзе и Киров закончили очень и очень плохо. Гибель Надежды Аллилуевой и Кирова изменили характер Сталина в худшую сторону. Он стал намного более жесток и беспощаден. Вопрос: кто? Я решил попробовать с этим разобраться. Вообще-то какую-то аналитику сделать могу, тем более, навыки у меня были, пусть и недостаточно обширные и подробные. Сначала надо…
Ага! Почему-то, как только ты садишься за какое-то серьезное дело, так тут же появляется «брат» Боря и всё успевает похерить. Что-то сегодня мне везёт на записных сплетников. Ворвавшись в мою квартиру (у брата Кольцова были от неё ключи), Ефимов заорал:
— Колька, что я слышал! Вот…
И он чуть гнусаво, специально для меня выдал:
— Народное творчество! — провозгласил он, чуть кривовато усмехаясь. Вот чему я всегда поражался, так это умению Бориски подбирать самые свежие и гнусные сплетни, слухи, а потом выдавать их мне в самом концентрированном виде.
— Боря, это не народное творчество, это десять лет на нарах. И слушателям, и исполнителю.
Убийца Троцкого сидел перед Борисом и точно знал, что никакого коридорчика там не было и в помине. В оригинальной истории эту частушку, за которую давали десять лет, сочинили после убийства Кирова, и фигурировало там именно Киров вместо Троцкого. И да, сейчас за такую любовь к народному творчеству тоже могло достаться. И вы думаете, что это его смутило? Хоть бы хны. Ещё одна поразительная способность Ефимова — так это выходить сухим из воды, даже когда всё было очень и очень плохо. Я-то знал, что, когда в той истории Кольцова расстреляют, у Бориса тоже будут неприятности, но рисунки его, пусть и под чужими именами, не исчезнут со страниц советских изданий, и ему, в отличии от меня, никто не припомнит, как он рисовал Троцкого в своё время. И как сейчас, как будет рисовать наркома внутренних дел Ежова, на его взлете и после его ареста, как прославлял Сталина и что изобразит после смерти вождя. И всё ему сойдёт с рук. Нет, я за братца-то рад, но такая приспосабливаемость… Разве что у Микояна, который «от Ильича до Ильича без инсульта и паралича» проработал.