— Миша, ты просто не знаешь последних новостей. После торжественного по поводу дня рождения Ленина Пленум состоялся. Он четыре дня шёл! Закрытый пленум! Секретный. Говорят… Сталин выступал на нём трижды! И ещё пять или шесть раз подавал свои реплики в ходе дискуссий. Причём, о чём шла речь на пленуме, все молчат. Известно точно, что Косиора и еще несколько руководителей Украины сняли к чёртовой бабушке, а самого Стасика уже увели в подвалы на Лубянке и очень тщательно допрашивают. О чём, пока что неизвестно.
— Значит, стали разбираться с Украиной? — эта новость для меня была вполне понятной, сам старался, чтобы там началось шевеление, а то мы только тогда начинаем действовать, когда бешенная собака в ляжку вцепится.
— Ты еще не знаешь, насколько серьёзно! На Украину отправляют спецкомиссию. И возглавляет ее такой малозаметный товарищ с Кавказа, Лаврентий Павлович Берия! Поговаривают, ему путевку наверх сам Лакоба выписал!
А вот от этой новости меня передёрнуло. Да, Лаврентий Павлович, конечно же, самый эффективный менеджер двадцатого века, этого у него не отнять, но падла та еще!. Опасная, очень опасная, ведь не побоялся и Лакобу[12], своего благодетеля травануть, и со смертью Сталина не всё в порядке, там тоже Берия сумел отметиться самым интересным способом. Да, до определённого момента был предан вождю, но именно, что до определённого момента. А когда этот момент настал… да и после смерти Сталина очень много что хотел сделать, мог Никитку переплюнуть. В общем, надо бы этого деятеля держать на заметке. А что, если отправить корреспондентов в его Менгрелию? Ведь то дело, менгрельское, из-за которого у Берия нервы стали сдавать, оно же не на пустом месте возникло? Жаль, что не помню подробностей. И кому бы это поручить? Вот в чём вопрос!
— Говорят, что какие-то перестановки в Белоруссии намечаются. Мутно, правда, как-то. Говорят, что вернут на место товарища Гея[13]. Вот такие пироги.
— Получается, что над тройкой Гикало-Волкович-Шарангович[14] тоже висит подозрения?
— Поговаривают, что после хохлов, товарищ Берия займётся и бульбашами.
Н-да, ничто Бориске аппетиту не испортит! А брат продолжал молоть со скоростью пулемёта, ну да, мы же два дня не виделись, а он за это время успел столько узнать! И как это у него получалось? Вот кому надо идти в ОГПУ… Руководить отделом внутренних расследований!
— Но это еще не всё… — да, не выговорился братец, что еще ждёт нас. Кстати, не знаю почему, но почти всегда сведения Ефимова оказывались пророчески точными. И как он только, падла, информацию доставал? Как?
— Самое интересное происходит в Казахской автономной…
— И что там интересного, брат? — говорю чуть с иронией. Но Боря мой тон не заметил, а предложил: ты чайник ставь, тогда расскажу.
Понятно, на кухне, под свист закипающего на плите сосуда можно продолжить болтовню. Но Ефимов вытаскивает на свет пакетик с пирожками, понятно, опять женушка постаралась. Знает, что братья Фридлянды те ещё ходоки, но любит Борьку, вот, зараза! Пирожки с кислой капустой я заценил, схрумкал сразу пару, потом добрался и до картофельных, но уже под чай. Перекусить я собирался еще до прихода родственничка, так что заварка была запарена, а в чайнике вода была горячей, только довел ее до почти что кипения — мы с братом любили пить обжигающе горячий напиток, хоть в этом вкусы были у нас одинаковые.
— Слушай, Мишка, я тут встретил одну даму, она тобой интересовалась. Миша… такая женщина! Такая ля фамм! Шерше не шерше, но ля фамм!
— Боря, а почему на французский манер?
— Ну ты же был во Франции, поэтому на французский…
— А ты лучше давай на итальянский, скажи: какая фемина!
— Какая фемина! — почти точь-в-точь с интонациями Семёна Фарады выдал Борис. Получилось настолько похоже, что я не выдержал и заржал, даже не засмеялся, а именно заржал, держась за живот.
«Ты чего истеришь?» — неожиданно в голове прорезался голос долго молчавшего от обиды Кольцова. «Ой, не могу, как похож!» — продолжал я веселиться, Борис не выдержал и присоединился к моему смеху. «Чего похож?» — не унимался Кольцов. «Посмотри в мою память». «А… цитируешь?» «Борька цитирует!» — поправляю своего альтер-эга.
— Ну хорошо, что за фемина?
— Это Женя Хаютина! Слышал?
— Как ты сказал, Хаютина?
— Ну ты должен её знать, она из наших, журналистских рядов, жена видного партийца Ежова. Ну, не совсем так видного, но если присмотреться, так заметить можно. Так вот, она организовала что-то вроде литературного салона. И хочет тебя туда заполучить, как украшение этого… так сказать, весьма интересного собрания.
12
Одна из версий смерти Лакобы — его отравление, которое совпало с ссорой с Берия, при этом сам Лакоба, один из немногих близких друзей Сталина, был в гостях у матери Берия, его позвали туда для примирения, а потом очень неожиданно в тот же день умер.
13
Константин Вениаминович Гей, немец, старый революционер. Входил в ближнее окружение Сталина. Был первым секретарём ЦК компартии Белоруссии с января 1930 по январь 1932 года.
14
Гикало Николай Фёдорович сменил Гея на посту первого секретаря компартии Белоруссии, начальником ОГПУ в республике был Данила Иванович Волкович, вторым секретарём — Василий Фомич Шарангович. Все имели отношение к массовым репрессиям в Белоруссии, как и голоду 1931–1933 годов.