А что я помню о личной жизни Николая, тьфу ты, Михаила, хоть в именах мне повезло, не будет провала, если кто-то меня Мишей назовёт. Так, по его биографии провал полнейший. Опять навалилась паника!
Стоп! Попаниковали и будет! Всё-таки сумел собраться, хотя и потряхивало, и руки дрожали. Отбросить надо всё лишнее. Я не могу изменить ни времени, в котором оказался, ни личности, ничего такого. Ничего? Стоп, батенька, кое-что изменить-то возможно! Не хочется, чтобы тебя шлёпнули как гниду и то, что тебя потом реабилитируют одним из первых тоже такое себе утешение, с натяжечкой! О! А ведь интересные подробности всплывают. Я ведь ничего про реабилитацию Кольцова не вспоминал, оно само как-то всплыло! Делай, что должно и будет, что будет. А что должно? Не работает тут эта формула. Потому что никакого понятия, ничего вроде плана у меня нет. И главное, у меня нет ничего про моего нынешнего. Почти ничего. Читал я, что бывает такое «слияние» двух сознаний, но эта голимая фантастика, ничем не подтвержденная. А пока что. Три часа ночи и надо что-то решать. А что?
Для меня главное — как-то осмотреться, войти в эту жизнь и не выдать себя, то есть, интегрироваться в окружающую среду. Среда сложная, персонаж мне попался ой какой сложный, есть у меня такое внутреннее чувство. А интегрироваться всё-таки надо. Есть же у Кольцова жена? По-моему, есть, она даже называлась одной из причин его ареста, по какой-то дикой версии. Вот только кто и как ее зовут? Надо бы найти какие-то фотографии. Поищем! Я бросился на поиски и нашёл-таки то, что мне было необходимо в первую очередь.
Вот она, дорогая!
То, что это была водка, никакого сомнения не оставалось. Марка ее была Московская особая. Крепость сорок градусов. Это уже внушало какую-то надежду. Вспомнилось «Собачье сердце», действительно, первая водка в СССР, которую начали выпускать в 1924 году, после десятилетнего сухого закона, была крепостью в тридцать градусов и называлась в народе «рыковкой», в честь председателя Совнаркома Алексея Рыкова. Особо одаренные граждане называли ее «полурыковкой», утверждая, что сам предсовнаркома хлещет шестидесятиградусную, ну а народу дают чего попроще.
Быстро разобрался с жестяной крышкой, чего тут с нею возиться, раз, два — и готово! О! Тут еще картонный кружочек выпал. Нашёл стакан, гранёный, не поверите! На его ободке тоже была щербинка, они тут что, стекло грызут, совсем жрать нечего? Налил половину и сразу же опрокинул внутрь. Обожгло пищевод. Подумал, что не помешало бы чего-то там закусить, но на кухне съедобного не обнаружил. От слова ничего или совсем. Зато мысли стали какими-то умиротворенными. Налил полный стакан, чтобы прибавить яркости жизни и ощущениям! Мягкой лапой алкоголь убирал все мои страхи, кто-то нашептывал: «не бзди, Миша, прорвёмся». Интересно, кто это такой умный. И еще, если у меня будет чей-то голос звучать в голове, то это будет шизофрения или просто парень попал не в того, кого надо? Чёрт, надо было бы тот стакан как-то запить… чем-то водой из-под крана? Хз… Зачем вода, когда есть водка? Эту блестящую идею додумать мне не удалось, отрубился. Снова. И было мне опять погано. Вот тебе и пришёл доктор Паганель, или пушистый полярный лис, что, по сути своей, одно и тоже.
Глава третья. Миша очнулся
Москва. Дом на Набережной. 24 января 1932 года.
Миша, очнись! Миша, не валяй дурака, какого ты меня так пугаешь? Очнись, давай, Миша!
Меня кто-то осторожно и аккуратно тормошил, трогал за плечо… Чёрт подери! А мне так хотелось ещё чуть-чуть спокойствия.
Со мною вот что происходит. Совсем не тот ко мне приходит.
Сложно с сознанием, почти как у Маяковского со знаками препинания. О! А это откуда возникло? Нет, какого ты меня трясешь? Я уже почти очнулся. Издав хриплый стон, я сумел приоткрыть глаза. И тут же захотелось закрыть их снова. Ну почему такая несправедливость! Как только другой нормальный попаданец глаза разлепит, так ему обязательно медсестра в мини-халатике и с бюстом пятого размера, а мне — противная мужская морда, неправильный я какой-то попаданец! И попал неправильно!
Итак, на меня смотрел почти что я, небольшого росточка достаточно упитанный мужчина с круглым лицом, в круглых же очках, неужели мои спёр? Крупным носом и массивным подбородком. Похож на меня? Очень похож и всё-таки не совсем я. Кто это такой я сразу же понял, тем более, что лицо моего «родного» брата выражало серьезную озабоченность и искреннюю тревогу.
— Боря, пить, очень хочу.
— Счас будет тебе пить, мерзавец! Перепугал нас всех.
Я хотел задать пару вопросов, но не смог, пить действительно очень хотелось. Знакомый граненый стакан. А воду в графине не меняли, наверное, никогда, была она теплой и какой-то не слишком приятной.