Служебная машина ждала меня у подъезда. Я сел и поехал в редакцию «Огонька», ибо шла работа над очередным номером, надо было решить, какие материалы мы дадим, особенно на первых полосах. Сначала материалы, потом их оформление. В общем, рабочая рутина с элементами творчества, не без того. Ну, еще и такое дело… У меня с Кольцовым произошёл внутренний раздрай. Он мне так и не простил ту поездочку в Германию и встречу с Марией. Обещал мне морду начистить, и всё такое прочее. В общем, химия блин, под названием любовь. И никакие мои аргументы, что эта женщина погубит и его, и себя, Мишу не успокаивали. Как сложно с этими творческими личностями! Паола? Ну, это другое… Может быть. Я вот только не решил, кто из этих двух дамочек попался мне случайно, а кто нет. И то, что я не помнил, что это за Паола такая, ничего еще не говорило.
«Миша, хватит дуться, как гимназистка, у нас еще работы дохрена и трошки».
«Хм…
«Есть предложение: поговорить по душам».
«Что, испугался редакционной рутины, знаешь, что моя статья нужна в „Огонёк“, а самому её сварганить не получается?»
Я вздыхаю. Всё-таки мозго… он знатный.
«Кольцов, давай всё-таки работать так, чтобы за тебя не было стыдно», — пытаюсь его поддеть.
«А за что это должно было быть мне стыдно? Я делаю свою работу, хорошо ее делаю, что за „наезды“, как ты любишь утверждать».
Ага! Вот и задел его за живое, заговорил!
«Ладно, Миша, я не буду говорить, что ты напишешь оду ГУЛагу, причём не слишком-то фальшивую, другие намного более слащавые и завирательные статьи напишут, нет, Кольцов. Есть одна вещь, за которую тебе будет стыдно, и я её точно не допущу».
«Ты это про что?» — Кольцов зависает. Такого он от меня точно не ожидал.
«Объясняю. Если ты считаешь, что я тебе вру, я открою тебе память. Так вот, ты должен познакомиться с Марией фон Остен в этом году. И вы сразу стали жить вместе. Да, это была фееричная любовь, Миша. Но в Сааре в следующем году вы увидите очень красивого мальчика из рабочей семьи, Губерта Лосте. И в твою бедную голову втемяшится привезти мальчика в Советский Союз и сделать из этого хорошее пропагандистское шоу».
«Ну это, ты как-то английскими словами меня не очень-то оскорбляй»…
«В общем, вы его усыновили и привезли в СССР, вот в эту твою квартиру. Мария напишет про него книгу „Губерт в стране чудес“ и ее издадут с предисловием самого Димитрова.»
«И что тут плохого? Это замечательная идея! Блестящая просто!»
«Блестящая? А ребенком кто заниматься-то будет? Вы о мальчике подумали? Или это только винтик в пропагандистской машине? Я тебе расскажу, что из этого получилось! Губерт будет плохо учиться и очень плохо на него подействует известность, а то как же, самый известный пионер СССР! Ни у тебя, ни у жены времени на мальчика просто не будет: ты застрянешь в Испании, Остен будет загружена в Коминтерне. Потом вас с Марией расстреляют».
«А… Б…
«Стоп, Кольцов, дай мне закончить… Потом будешь материться! Так вот, твой брат Боря поможет мальчику пойти учиться, а потом всех немцев выселят в Казахстан, где он будет пасти скот, дважды будет сидеть за кражи, заметь, не за политику, а за банальное воровство! И будет мечтать вернуться в Саар, к родителям. Умрёт в тридцать шесть от банального аппендицита».
«Подожди, а что я сделал не так?» — удивился Кольцов.
«А то, что ты жизнь ребенку поломал, это по-твоему ничего? Игрушки? Это ребёнок, использовать его таким образом — это ниже всего, что только можно вообразить, это подло, мать твою, Кольцов! Подло».
И пока мы не подъехали к редакции я матерился, как сапожник, а Кольцов в моей голове притих, не ожидал такой реакции. А что он хотел? Всё-таки мы люди разных эпох и разных подходов к человеку. Нет, я не испорчен всякой там толерастностью и прочей новомодной хренью, но для меня каждый человек — Вселенная, и каждый ребенок — это ценность. И такое бездумное отношение к человеческой судьбе… вот не могу, меня просто рвёт от этого…