Но сей час я один. И это даже кстати, очень кстати. Но тут приперся брат Боря, точнее, Борис Ефимович Ефимов, художник от Бога, да еще и карикатурист, ему Господь вложил карандаш в руку в самом юном возрасте. И он им владеет намного лучше, чем чайником и заваркой. Потому как напиток у него получился — откровенная бурда, разве что сладкая. А вот с пирогами повезло намного больше. Зря это Боря на Раечку наговаривает. Она не только по клавишам пишущей машинки стучать умеет, пироги у нее тоже получились очень знатные, начинка самая вроде обычная: лук да яйцо, а вот вкус — пальчики облизать можно, не ей, конечно, ей пусть Боренька облизывает, а вот свои пальцы — это да.
— Миша, я понимаю, что ты проголодался, но пальцы облизывать, это всё-таки перебор! — не удержался младшенький.
— Боренька, передашь Раечке от меня гран мерси. Это чудовищно вкусно!
— Ты куда встаешь, чудила? — встрепенулся Боря.
— Туда… Помоги чуток, подстрахуй…
Я встал, пошатываясь, направился в туалет. Ванная комната встретила тем же казенным уютом и совмещенным санузлом. Но горячая вода была, центральное отопление плюс горячая вода — доме на Набережной уровень комфорта был для своего времени заоблачный. Кое-как доплелся, меня шатало, но Боря поддерживал, так что добрался без происшествий: падений и стука головой об твердые предметы. Голова мне была нужна, в ней кипел такой котелок, мама не горюй! По жизни получалось, что я тащил брата за собой, был в нашем семейном дуэте главным, так было еще в самые молодые годы, да что там говорить, когда мы учились в реальном училище в Белостоке, моя идея была — издавать школьный журнал, а иллюстрации к нему были делом Бореньки, который и учиться пошёл по моим стопам, в одном, значит, училище. Потом я тащил его за собой — так Борис стал штатным карикатуристом «Правды», «Известий», «Чудака». Но сейчас именно он поддерживал меня, вот такие выверты судьбы.
Тут раздался звонок. Боря довел меня до постели и побежал открывать: звонили без перерыва, настойчиво, хорошо, что не барабанили по двери кулаками! Я прикрылся одеялом, в комнату влетела медсестра. И тут я понял, что всё-таки неправильный я попаданец. Медсестра была дамой под сорок, с бюстом четвертого размера и фигурой гвардейца-гренадера. Крупная женщина, на фоне которой мы с братом терялись даже если нас сложить вместе. Там все метр девяносто с кепочкой! И голос у неё был под стать росту и весу: зычный, грубоватый, прокуренный. Ох! Полюбил бы только за голос, но побаиваюсь!
Маргарита Алексеевна работала в медпункте, который был в нашем же доме, навещала меня еще вчера, даже несколько раз. Она живенько померила мне давление, причем как она умудрялась работать с этим раритетом, уму не постижимо! Тонометр располагался в деревянном футляре и имел ртутную шкалу, к которому через переходник и резиновую трубку крепилась манжета. Манжета не имела липучки, а на ней был крючок, который цеплялся за металлические спицы, которыми вся эта конструкция была усеяна. Что-то вроде зацепов на поясе. Быстро накачала грушу, а я следил за тем, как подрагивает блестящий столбик ртути, подчиняясь уверенным движением женщины.
— Низковато давление, сто шесть на семьдесят четыре, — вынесла приговор.
Потом зачем-то смотрела мне в глаза, точно не для того, чтобы узнать о моих чувствах к ней, ну а мне рассказывать о своих страхах совсем не хотелось. Как сказать: «Барышня, я вас боюсь?» Вот-вот. Ну и я решил промолчать, типа умнее буду казаться.
— Михаил Ефимович, в туалет хочется? — задала она непростой для меня вопрос. Выручил брат.
— Он уже ходил.
— Вставал даже? И что?
— Шатается, но идёт, — уточнил невпопад Боря.
— Я имела в виду, по-маленькому или по-большому, и что у него получилось?
В ответ братан зарделся и смущённо ответил:
— Не знаю, он там сам.
— Больной? — разворот, взгляд уткнулся мне в подбородок.
— По-маленькому, получилось, — немного смущаясь, обрадовал медсестру.
— Ну и хорошо, значит, сегодня катетером выпускать мочу не будем.
И тут я почувствовал, что сам краснею, вот блин, не думал, что меня можно будет так смутить.