— Моя комната, — напомнил он.
Она виновато потупилась.
— Я пришла, чтобы… сказать “спасибо”…
— Сказала, — кивнул Нивен.
Сердце возвращалось в нормальный ритм, дыхание восстанавливалось, но голос все не слушался.
“Пора бы уже прийти в себя после сна”, — подумал Нивен. А через мгновение понял: дело вовсе не в том, что ему снилось. Дело в том, что происходило наяву, прямо сейчас, перед ним. Дыхание перехватывало от самой девчонки. Она была так близко сейчас, одета во всю ту же короткую одежду, но та словно бы истончилась в свете Рихан. Вся девочка истончилась: стала нежной, бледной, призрачной. Ее хотелось коснуться, просто чтобы убедиться в реальности.
И она хотела, чтоб ее коснулись.
Осторожно подошла, опустилась на край ложа. Глядела напряженно, вопросительно, уголки губ подрагивали — будто вот-вот должны были подняться в улыбке, но не решались. Она вся чуть заметно дрожала. Или это колебался влажный соленый воздух вокруг.
Нивен выдохнул, пробормотал:
— Я там забыл... — легко спрыгнул на пол так, чтоб не задеть ее, и быстро вышел.
***
Йен стоял на вершине Гьярнорру, брат-Ирхан был теперь совсем близко, обнимал его, как когда-то, играл с волосами, бросал блики на лезвие меча.
Йен опустил взгляд. Да, гора Гьярнорру не просто так была обиталищем богов — отсюда был виден весь мир.
Ну, ладно, не мир — материк. Но больше материка им, кажется, и не было нужно. Что, конечно, хорошо.
Он отвернулся от края, прошелся по тропке, обогнул черный каменный валун, припорошенный снегом, нырнул в сухую рощу. Когда-то здесь, среди снежных вьюг и вечных льдов, волею Тэхэ росли деревья. Когда-то Эйра останавливала северные ветра на подлете и заставляла кружить вокруг вершины в вечном хороводе, внутри которого всегда был штиль, а Ирхан каждое утро бросал им под ноги горсти теплых лучей, и те согревали вершину северной горы, растапливали лед, и Ух’эр щелчками разгонял его, превращенный в тучи, по всем концам мира…
Ну ладно, не мира — материка.
Сухие деревья расступились перед Йеном.
Всё здесь расступалось перед ним.
Вот — та самая поляна. Огромный стол.
Да, за этим столом они собирались, когда еще пытались договориться. А теперь он тут один.
Он остался один.
Но впервые в жизни ему от этого не больно, ему не страшно. Можно, оказывается, по-разному остаться в одиночестве. Можно — когда тебя предают и изгоняют, а можно — когда убил их всех и поднялся на их гору. И сел во главе их стола. Или — сбросил стол с обрыва. Зачем вообще в горах стол?
Воздух беззвучно шелохнулся за спиной, но Йен услышал — здесь он слышал все, чувствовал все, знал все, был всем — и развернулся.
Поудобнее перехватил меч.
Он остался один. На вершине мира.
Кто пришел к нему?
На поляну, один за другим, бесшумно выходили Снежные волки. Огромные и ослепительно белые. Призраки гор.
Его призраки.
Он протянул ладонь, и самый крупный, вожак, подошел первым, подставил голову. Йен провел ладонью — белая шерсть была тепой и мягкой. Два совсем еще юных волчонка затеяли игру, запрыгнули на стол, устроили на нем шуточную схватку.
Затхэ ухмыльнулся.
“Видели бы вы, как мы тут играем… На вашем драгоценном столе, куда даже Ух’эру с ногами забираться нельзя. Но вы не видите. Не можете. Вы мертвы”.
Подумал так — и прислушался, очень внимательно прислушался. Не услышит ли дыхание Тэхэ в порыве ветра? Не качнет ли сухую ветку дерева Эйра? Не выглянет ли из-за пригорка змея с глазами Лаэфа и не загрохочет ли вдали Заррэт?
Нет.
Тихо.
Все мертвы.
— Эльф молодец, — доверительно сказал своему волку. — Всех убрал, а меня забыл.
И зашагал, легко и свободно, вперед. Хотел вновь остановиться на краю, вновь увидеть свои будущие владения — весь мир падет к его ногам…
Ну ладно, не мир. Материк.
А впрочем…
Он не успел додумать. Земля вдруг провалилась под ним, а волка не оказалось рядом, чтобы схватиться. Он рухнул в бездну.