“И кто из нас еще разбрасывает оружие?“ — со злостью подумал он.
Вскочил, покосился на Рэя.
Тот стоял прямо, оружие держал твердо. Кажется, прыгать за Йеном не собирался — и ладно. Нивену было совершенно плевать, даже если бы прыгнул. Сейчас — плевать.
Плохой из него эльф выходит, судя по всему… Но опять же — плевать.
Если бы не тот факт, что Йен сделал слишком многое ради этого придурка. Ради всего мира, конечно, но и ради этого конкретного — в частности. И дать ему сейчас помереть — обесценить поступок Йена. Тогда тот станет мало того, что идиотским, так еще и бессмысленным.
Вся его жизнь, все их жизни — бессмысленными.
Теперь на них бросились разом.
И вместе с Рэем они ударили.
Рэй рубанул сверху вниз и ушел — наконец-то! — круговым движением от края. Нивен — привычно упал на колено, чтобы и горло, и брюхо, все под рукой.
Рядом заревели — Нивен увидел проносящуюся мимо черную виверну.
Крикнул:
— Твоя жаба?!
Рэй не ответил. Рэй рубил твердо, быстро, слишком сосредоточенно, чтоб отвлекаться: и на разговоры, и на жабу.
“Ну вот же она, у утеса! — подумал Нивен рассержено. — Прыгни! Просто прыгни, он же зовет!”
Мирт заревел снова.
Рэй снова даже не обернулся.
— Рэй! — крикнул Нивен. Почему-то казалось очень важным докричаться до него.
Хотя бы до этого.
А в следующее мгновение на Мирта, возникнув рядом с ним из ниоткуда, бросилась еще одна виверна, белоснежная. Такая же пустая и неживая, как волки, но такая же опасная. И гораздо больше. Вцепилась в Мирта, зубами, лапами, рванула вниз, и снизу, с утеса, на них, сцепившихся в черно-белый клубок, прыгнули волки.
Вместе рухнули за край, в пропасть.
“А, — подумал Нивен, — ну если так… Молодец, что не слышишь меня, Рэй”.
Успел увернуться от броска. Разворачиваясь, резанул сразу нескольких, ближайших, сначала — мечом, потом, пропарывая, — кинжалом.
Это он всегда умел.
Просто представить, что в руках мечи.
Просто представить, что Тьма все еще внутри… А что у него сейчас внутри, если не тьма?
И — разворот, разворот, еще разворот. Меч и кинжал — сплошной круг. Свист, хруст, кровь.
Он — неуловим. Их когти, их зубы, их лапы — все удары вскользь, едва касаясь, они не успевают. Он — убивает.
Кровь теплая и сладкая. Немного скользит рукоять меча в руке и в то же время — липнет.
Он знает это чувство.
Он помнит это чувство.
Волки сменили тактику — стали чаще рассыпаться под ударами. Появляться совсем рядом — и опять рассыпаться.
Когда очередной соткался из снега прямо перед ним уже в прыжке, заваливая на спину, Нивен успел ткнуть ему кинжалом в сердце. Успел увидеть, как такой же, соткавшийся, прыгает к Рэю, а еще один — хватает зубами Рэя за запястье. И меч выскальзывает из бессильно упавшей на серый камень руки.
Нивен ударил ногой своего, швырнул кинжал в того, что впился Рэю в руку.
Рэй же здоровой рукой уперся в глотку еще одному, попытавшемуся добраться до его шеи.
“Идиот, — в который раз подумал Нивен, — ты остановился! Упал и остановился! Это — конец. Никогда нельзя останавливаться…”
Еще и эта рука не снегу. Что-то важное повредила убитая Нивеном тварь, и Рэй теперь, кажется, не мог пошевелить рукой.
Его очень просто повредить. Его просто убить. Он — человек.
Нивен знал: он сам очень долго время пытался быть человеком.
Один укус какой-нибудь шавки — и рука обездвижена. Второй, скорее всего, принесет смерть…
Рэй ударил ногой, перебросил волка через себя, и тот, взлетев над пропастью, рассыпался снежинками.
Рэй поднялся на колено, подхватил меч левой рукой.
И еще двое оказалось рядом. И еще одному своему Нивен, почти не глядя, резанул по шее, второго — попытался ударить ногой под брюхо, но и тот стал снегом.
Всё вокруг рассыпалось.
Снегом, пылью, брызгами крови.