За камнем, вжавшись в него прямой спиной, стояла Сорэн. Увидела Лаэфа — и светлые глаза широко распахнулись. Не ожидала?
Времени на разговоры не было.
Лаэф протянул руку. Она даже не глянула на нее — смотрела в глаза неотрывно, все еще изумленно.
— Давай, — впервые в жизни он просил. Без яда в голосе, без меда, без шипения.
— Лучше умереть здесь… — проговорила она, тихо и будто бы испуганно. Словно выучила когда-то эти слова — и теперь только они остались, чтобы говорить. Чтобы защититься от него.
— Давай, — повторил он. — Ты не знаешь путь. Я знаю. Дай руку!
Но Сорэн застыла. Вжавшись в камень, сама — камень.
А Лаэф точно знал: без нее не уйдет. Больше он без нее не уйдет.
И время тянулось медленно, замерло в мире живых — и теперь, кажется, попыталось замереть и здесь. И было тихо. Не шевелился он, замерла она.
А потом с громким фырком спрыгнула с с камня, за которым оба стояли, Эйра. Встала между ними и насмешливо заявила:
— Всегда всё приходится делать самой!
Схватила его за протянутую руку, запястье Сорэн рывком отодрала от камня. Кивнула Лаэфу, пока старшая приходила в себя от такой наглости обоих.
Лаэф закрыл глаза.
***
— Прощай, — услышал голос брата Ух’эр.
Подумал: странно. Лаэф редко отличался вежливостью. А тут — даже нашел время, которое с таким трудом держала Эйра, чтобы попрощаться. И сказал это так… Непривычно. Мягко. Спокойно.
Будто что-то изменилось.
Будто он изменился.
Как эльфенок.
Только тот стал вести себя, как мертвый бог еще до того, как боги вошли в него, брат же, наоборот — словно очеловечился.
Ух’эр скривился: гадость какая!
И естественно, не ответил. Во-первых, надоело ему с людьми. Во-вторых, отвечать было уже некому.
Ух’эр остался один в своем царстве.
Наконец-то — один…
— Ух’эр! — окликнули его издали, и он тяжело вздохнул.
Нет, не один.
А он и забыл об этом назойливом существе.
Обернулся, на этот раз не проворачивая голову — тоже по-человечески. И чуть не скривился во второй раз. Заразно оно, что ли?
Рен шел к нему, неспешно, твердо, расслабленно.
Твердые шаги, жесткая ухмылка, руки — в карманах.
Спросил:
— Ну, как? Получилось? С родственниками?
— Затхэ… — начал Ух’эр, потом подумал, что этот не поймет еще, даарец же, и исправился. — Шаайенн. Погиб.
Рен остановился. Кивнул.
И снова ничего не изменилось — ни в лице, ни во взгляде.
“Он погиб! — захотелось закричать Ух’эру. — Да что с вами такое?! Пока боги превращаются в людей, вы становитесь камнями!”
И сам себе удивился: а с чего вдруг кричать-то? Не все ли ему равно?
— Я тоже, — Рен пожал плечами.
— Что тоже? — удивился Ух’эр.
— Ушел, — объяснил Рен. — Из мира живых — сюда. Прятаться я не люблю, потому решил подойти, поздороваться. Я теперь здесь, совсем. Ты обещал какие-то игры…
Ухмыльнулся, совсем как Затхэ… или Шаайенн… как его теперь называть?
И спросил:
— Поиграем? Я не прочь проверить, на что стал способен после смерти.
— Да… — Ух’эр кивнул. Смерил человека взглядом. — Поиграем. Только позже. Сейчас настроения нет. Завтра… Или послезавтра… Или когда все соберутся, чтоб интереснее…
Последнее он пробормотал уже себе под нос.
И побрел прочь, старательно обходя смоляные лужи.
***
Даарен поднял голову.
С неба снова лилось.
Не тот чистый дождь, что устроила рыжая девчонка… какая она богиня? Девчонка и есть…. Лилось что-то серое, грязное, липкое. Смола в перемешку с водой.
Ух’эр, хромая, уходил все дальше, пока его кривая фигура не растворилась в грязно-серой пелене.