Ему кажется, что то не он ей — она дает ему жизнь. Делится последними крупицами, что остались в ней самой.
***
Ух’эр звонко хлопает в ладоши и садится на своей туче. Садится слишком резко, потому сваливается вниз.
С громким “чвяк!” падает в тягучую черную жидкость. Выбирается оттуда грязный, но довольный — снова скалится во все свои острые гнилые зубы.
Тэхэ отдергивает руку.
Лаэф привычно закладывает ладони за спину.
— Опять туча протекла! — весело сообщает Ух’эр. Потом подозрительно косится вверх и спрашивает себя. — Или небо?
Подмигивает Тэхэ и жалуется:
— Того и гляди Ирхан заявится!
Он понимает, что она скучает по его лучам. Может, не так сильно, как Сорэн, а может, наоборот — она единственная и скучает. Сорэн плевать на всех, Сорэн всегда хватало собственного света. По глазам Тэхэ видно — она уже не верит Ух’эру. Впрочем, она никогда и не верила.
“Как же с вами скучно играть, — мысленно вздыхает Ух’эр. — Когда же вы пропадете пропадом, и я смогу привести сюда людишек? С людишками — куда веселее…”
Но всех — и богов, и людей — он этот мир не выдержит. Ух’эр не выдержит. Потому ему нужно избавиться от братьев и сестер. Ну, или потому что они будут мешать ему играть. Он не пробовал приводить сюда людей. Но точно определить причину — сложно.
В любом случае, Мертвые должны покинуть его царство, как бы неправильно это ни звучало.
Ух’эр оборачивается к черным холмам и сам чувствует, что на этот раз скалится особенно широко.
***
— Привет, Сорэн! — кричит Ух’эр в сторону холмов. — Решила наконец почтить нас присутствием? Идем купаться! Ты же не любишь быть грязной, да? Вот, помоешься! У нас тут чудесная лужа!
Лаэф напряженно всматривается туда.
Но не видит ничего, кроме тьмы.
Обычно ему нравится здешняя тьма.
Но не сейчас.
***
Нивену снится Аэйлар.
Ветер треплет белоснежные волосы, взгляд ее светел, улыбка — едва заметным штрихом. Теперь Нивен точно знает: этот сон никак не связан с Ух’эром. Теперь, рассмотрев ее, он почему-то уверен: Ух’эру ее ни за что не подделать, не воссоздать облик. Она — не в его власти. Она — Иная.
А значит, не часть их мира, не часть их игр.
Она в стороне. Это — именно то, что ему сейчас нужно. Взгляд со стороны.
И этот взгляд сейчас — мягкий и уверенный в то же время. Взгляд лекаря — так ему кажется, он не слишком много лекарей видел. Такой, будто она хочет помочь. Будто сможет.
И будто ему стоит помогать.
“Ты не знаешь, — вспоминает Нивен, — я не сказал, ты не знаешь… Я человек. Сейчас. Но был монстром. Не важно, что за сила была во мне. Важно — кем был я. И я. Был. Монстром. И мне с этим жить”.
Он все помнит и, как бы ни старался Ух’эр, скорее умрет, чем впустить тьму обратно. Но поздно — тьма уже сделала свое.
Глава 11. Раз, два, три
Ирхан светил в глаза, впервые, наверное, так ярко. Никогда раньше он не мешал — ни Йену, ни Затхэ. Наоборот — укутывал, обволакивал, освещал путь, грел. Теперь же — будто бы пытался остановить.
Направил в лицо слепящие стрелы-лучи, держал на прицеле и словно бы говорил: “Стой, дурак. Остановись немедленно! Не пущу дальше!”
Хотя, конечно, это не Ирхан говорил — это Йен сам себе придумал. Ирхан — раскаленный шар в небе. Чем он может говорить? Йен чуть было не засмеялся своей последней мысли, но вдруг ему показалось, что стоит засмеяться — захлебнется воздухом и рухнет вниз. Да и смех получится… чем? Птичьим клекотом?
Он представил, как будет смеяться — и снова пришлось сдерживаться.
Крылья-плечи невыносимо болели, но Даарские горы уже виднелись вдали. Они, правда, давно виднелись, а он будто летел на одном месте, если не смотреть на проносящиеся внизу леса и луга Верхних земель: с небес, он видел всё, но никак не мог долететь. А теперь еще и Ирхан мешал. И главное, он ведь не впереди был, не прямо перед глазами, но каким-то образом умудрился, исхитрился, вывернул лучи — и ударил в лицо.
“Отстань! — думал Йен. — Что ты понимаешь? Что можешь понимать, если у тебя и головы-то нет? Ты бессмысленный! Бессмысленный, дурацкий блестящий шарик!”