Но тот все не отставал.
Глаза уже болели почти так же, как плечи, чертовы горы никак не хотели приближаться… А даже если и приблизились — уже нельзя было рассмотреть, все смешалось в отблесках закатных лучей, все стало единым — кроваво-алым. Как росчерк на королевском знамени, только сейчас этот росчерк раскинулся на все небо, затмил и море, и горы, и встал перед глазами непроходимой стеной.
“Что же я делаю?” — подумал Йен.
Очень тихо и издалека: будто не он сам подумал, будто Ирхан проник таки в голову самым острым, самым длинным лучем — и принес с ним эту мысль. Чужую, испуганную, произнесенную растерянным шепотом.
И крылья послушно сложились.
— Нет! — попытался выкрикнуть Йен, но было поздно. Он обернулся человеком мгновенно: вспышка боли — и вот он падает с небес на землю.
“Давай! — сказал себе и закрыл глаза, раскидывая руки. — Лети!”
Открыл глаза. Нет, он, конечно, все еще летел. Но теперь — вниз. И очень, очень быстро.
Глупо было сразу пытаться преодолеть все расстояние до Даара за раз. Он-то вспомнил все, но тело, как оказалось, вспомнило не до конца. Стоило возникнуть одной предательской мысли — и вот он снова слабый, беспомощный человек. И ему по-человечески страшно.
Возможно, впервые в жизни страшно.
Он боится всего: боится идти вперед, боится останавливаться, потому что все нужно сделать быстро. А еще — вот прямо сейчас — он боится умереть. Слишком много всего нужно сделать. И если не он — этого не сделает никто.
“Раньше об этом нужно было думать, — рассердился на себя. — До того, как надумал пугаться”.
Злость придала сил. Злость всегда придавала Затхэ сил. Он уже различал широкие покатые крыши внизу — похожие на стойла для скота. Чуть дальше — домики поменьше, для людей. Вокруг — высокий каменный забор, а за ним лес.
“Талант! — злобно восхитился Йен. — Кругом лес на часы лету, а ты выбрал, чтобы свалиться, единственную обжитую территорию!”
В последний момент раскинул руки-крылья, поймал воздух под них слишком поздно, больно ударился об одну из покатых огромных крыш. Его протащило по ней вниз, оцарапало спину.
Падение.
Короткая вспышка боли в руках — они снова руки. Долгая тягучая — в спине: кажется, упал, наконец. Гулкая, тупая, запоздалая, но вытеснившая теперь все остальное — в затылке.
Рев из стойла — уже как сквозь сон.
Крики, топот.
И последняя, затихающая мысль:
“Ну, хоть не в Дааре додумался пугаться… Там не любят, когда голые люди внезапно появляются, хоть из лесу, хоть с неба — сразу убивают”.
Тут — у него был шанс выжить. По крайней мере, его трясли за плечи, пытались докричаться, осторожно ощупывали. Голоса — в основном, женские. И один — будто отдаленно знакомый.
Женщины — это тоже хорошо. Это — вообще, в принципе хорошо, а в данной ситуации — еще лучше.
Знакомый голос Йен узнать не успел — тот растворился в окутавшем его сером тумане.
***
Рэй тяжело сел за стол, положил голову на руки.
Снова комната для переговоров.
Уже тошно от нее… А больше деться некуда.
Тронный зал сейчас — закрыт. То есть он-то открыт, но принять посетителей там — плюнуть в лицо еще не отошедшему в вечные снега отцу. Трон, что там стоит, все еще принадлежит Даарену. И даже заходить туда не стоит: если кто-нибудь увидит, тут же пойдут слухи, мол, принц-то уже на трон поглядывает. Примеряется.
Звать визитеров к себе в покои — слишком близко подпускать. Выйти в сад — холодно сейчас, да и много лишних ушей. Кто только ни шляется по королевскому саду…
“И чья это проблема? — спросил у себя Рэй, распрямился, откинулся на высокую спинку кресла и уставился в темный потолок. — Кто должен ее решать? Слишком много людей при дворе — выгони к чертовой матери!”
С другой стороны, ему нужна поддержка всех этих людей. Он сам недавно об этом думал: ему нужны все.
Он потянулся, закинул руки за голову, а ноги — на стол. Далеко вверху, на высоком потолке были вырезаны узоры. Интересно, кто и когда их вырезал? И главное — как?