Оказалось, что его не просто пригласили, ему даже выделили место в вертолёте, вместе с самим Соренсеном и двумя помощниками вице-президента – бывшего вице-президента, напомнил себе Чарльз. Теперь Линдон Джонсон – новый глава государства, и он, Чарльз, совершил большую ошибку, не дав себе труда познакомиться с ним поближе. Что ж, придётся навёрстывать упущенное.
В вертолёте царило мрачное молчание, сидевшие внутри люди лишь пару раз вполголоса обменялись какими-то замечаниями. К Чарльзу никто не обратился, и его это полностью устраивало. Когда вертолёт сел и советники вышли на поле, Чарльз поёжился – ночь была промозглой. С ясных небес светила луна, меркнувшая перед светом огромных прожекторов, освещавших посадочную полосу, где должен был сесть Борт номер один. Чарльз со спутниками были далеко не первыми, встречать самолёт собралась целая толпа чиновников и журналистов. А дальше, за ограждением взлётного поля ум Чарльза уловил отголоски мыслей и чувств, порождённых толпой куда большего размера. Не меньше тысячи человек, прикинул он. Остро мерцали искры любопытства, но большинство собравшихся были придавлены искренним горем. Редко когда можно встретить столь монолитное чувство у стольких людей, ведь даже среди работников президентского аппарата, тоже искренне горевавших, нервозности было едва ли не больше, чем боли от потери.
Среди собравшихся Чарльз увидел Роберта Кеннеди – тот тоже узнал его, кивнул в знак приветствия и отвернулся, целиком захваченный мыслью о том, что сейчас увидит гроб с телом брата и его вдову. Когда самолёт приземлился, и к нему подали трапы, Роберт был первым, кто выскочил из группы встречающих и взлетел по переднему трапу внутрь. К хвостовому люку тем временем подкатил подъёмник, два офицера встали под крылом, отдавая честь. Потом люк распахнулся, и глазам собравшихся предстала Джеки Кеннеди под руку с Робертом. А потом агенты охраны и шофёр вынесли вперёд гроб.
Подъёмник не пригодился – он даже не доставал до дверцы самолёта. Гроб пришлось тащить на руках. Следом спустились Роберт и Джеки, за ними последовали остальные пассажиры – советники, секретари, обслуга. На розовой ткани костюма миссис Кеннеди в свете прожекторов чётко выделялись тёмные пятна. Едва ли у Джеки за время пути не нашлось возможности переодеться, но она и не хотела избавляться от покрывавшей её крови. В голове бывшей Первой Леди яростно билась мысль: «Пусть они видят, что наделали». «Они» включало в себя всех – и убийцу или убийц мужа, и тех, кто мог стоять за ними, и жителей Далласа, и всех тех, кто в своей ненависти к президенту и его решениям мог подстегнуть, одобрить или хотя бы просто не осудить расправу над ним.
Гроб с трудом дотащили до стоявшей в стороне машины скорой помощи. Шофёр президента сел за руль, миссис Кеннеди, Роберт Кеннеди и адъютант разместились в кузове рядом с гробом. Ещё три человека каким-то чудом втиснулись на переднее сиденье рядом с шофёром. Машина тронулась, окружённая эскортом мотоциклистов, быстро набрала скорость и унеслась в сторону Вашингтона. Люди проводили её взглядами, и многие двинулись к своим автомобилям и ждущим вертолётам. Выход из самолёта тридцать шестого президента и новой Первой Леди прошёл практически незамеченным. Разве что стая журналистов напряглась с микрофонами наготове.
Вертолёт, в котором прилетел Чарльз, улетел, его не дожидаясь – Ксавьер слишком задержался, желая непременно прослушать Джонсона, а Соренсен, видимо, просто забыл про попутчика. Чарльз не стал его осуждать. Вместо этого он, применив телепатию (упрашивать не было ни сил, ни желания), подсел в одну из машин. Действие таблетки обезболивающего кончилось, голова снова раскалывалась, к тому же накатила слабость – последствия, видимо, пережитого потрясения. Чарльз едва не заснул, прежде чем везущая его машина добралась до города.
На следующий день в канцелярии царила суета. Новый президент, проявив недюжинный такт, не торопился занимать свою резиденцию, давая время миссис Кеннеди и людям её мужа собраться без помех, а потому Администрация сегодня работала с двойной нагрузкой – за всеми решениями, которые раньше принимались в Белом Доме, теперь шли сюда. Чарльзу опять было делать особо нечего, и всё же он приехал – специально в надежде встретиться с Джонсоном. Надежда осуществилась – они столкнулись почти нос к носу в коридоре, когда Чарльз шёл в сторону своего кабинета, а Джонсон спешил куда-то в окружении своих советников. Ксавьер отступил в сторону, полагая, что президенту в этот момент не до него, но Джонсон узнал его и подошёл сам.
– Это невосполнимая потеря для всех нас, – сказал он. – Я знаю, что вы успели стать его другом, и президент Кеннеди высоко ценил вас.
– Спасибо, господин президент. Могу лишь надеяться, что и после его смерти его курс будет продолжен, и все его начинания благополучно завершатся.
– Да, – кивнул Джонсон, мгновенно догадавшись, что именно Чарльз имеет в виду. – Я приложу все усилия, чтобы разобраться со всеми делами, оставшимися неоконченными. В том числе и с вашим.
Это было всё, что они сказали друг другу, и Чарльзу пришлось удовольствоваться этим, ибо он видел, что новый президент и сам ещё пока ничего не решил насчёт мутантов. Сейчас у него были дела куда более насущные, а это могло подождать. Позже, прослушав мысли остальных приближённых Кеннеди, Чарльз убедился, что оказался единственным, кому Джонсон не сказал сакраментальную фразу: «Я нуждаюсь в вас больше, чем нуждался он». Утешало лишь то, что Джонсон не был склонен рубить с плеча и действительно намеревался как следует всё обдумать и взвесить, прежде чем выносить окончательный вердикт.
Впрочем, не один Чарльз чувствовал себя находящимся в подвешенном состоянии. Линдон Джонсон, второе лицо в государстве при жизни Кеннеди, для очень многих ухитрился остаться тёмной лошадкой. Стоя в Восточном зале перед гробом президента, Чарльз старательно отгораживался от плещущих на него со всех сторон волн горя, неуверенности, раздражения, неприятия… Многие из соратников покойного твёрдо намеревались уйти в отставку, и эти как раз были спокойнее всех. Все остальные не знали, чего им ждать. Но больше всего Чарльза поразила волна ненависти, прошедшая в сторону Джонсона от Роберта Кеннеди. Для министра юстиции Джонсон был узурпатором, занявшим место любимого брата, и то, что он всего лишь исполнял свой долг, Кеннеди-младшего с ним не примиряло.
Стены зала были задрапированы чёрной тканью, гроб, почему-то закрытый, покрывал американский флаг. Рядом дышащими статуями застыл почётный караул. Было тихо, как бывает тихо только на панихидах и в музеях, слышалось лишь шарканье ног и иногда приглушённые голоса. Вереница людей казалась бесконечной, и Чарльз, пробыв столько, сколько диктовали приличия, поспешил к выходу, стараясь всё же не торопиться совсем уж откровенно.
И уже за дверями зала, на лестнице его и перехватил Питер Гайрич.
– Отдавали последний долг? – в руках у агента была сигаретная пачка, но он не закуривал. – Я тоже.
Чарльз кивнул. Говорить не хотелось.
– Трагедия для всей страны, – сказал Гайрич. – Но… Признаться, я не удивлён.
Чарльз опять промолчал. Гайрич посмотрел на сигареты в своей руке.
– Слушайте, давайте выйдем наружу, а то что мы тут торчим на лестнице и всем мешаем.
Они спустились вниз. На улице светило солнце – осень всё никак не желала сдавать позиции; временами, несмотря на то, что зима стояла уже на пороге, было даже жарко.
– Я слышал, что вы встречались с новым президентом? – Гайрич щёлкнул зажигалкой и с видимым наслаждением затянулся.
– Да, это так.
– И что он вам сказал, если не секрет?
– Ничего особенного. Выразил соболезнования.
– Вот как… А вы знаете, что на месте убийства президента Кеннеди был схвачен Эрик Леншерр?
– Что?! – Чарльз резко развернулся к нему.
– Да-да, он был там. И, как вы сами понимаете, явился он туда отнюдь не для того, чтобы просто поглазеть на президентский кортеж.
– Но мне казалось, что когда по телевизору сообщали об аресте убийцы, назвали совсем другое имя…
– Да, участие Леншерра пока решено сохранить в тайне. Государственная необходимость, сами понимаете.