– Миссис Кеннеди…
– Подумайте, мистер Ксавьер, – повторила она, поднимаясь. – История вершится на наших глазах, и в такие моменты приходится принимать трудные решения. Когда-то Джордж Вашингтон начал войну, чтобы отстоять нашу свободу. Линкольн начал войну, чтобы вернуть свободу тем, кто был её лишён. Они знали, что открывают дорогу крови и смерти, но это их не остановило. От вас же требуется войну предотвратить. Не полагаете же вы, будто вам сейчас труднее, чем им?
========== Глава 3 ==========
И Чарльз думал. Думал с того момента, когда проводил дам и закрыл за ними дверь, и до вечера четверга.
Да, это было бы очень легко сделать. Даже не нужно использовать Церебро – достаточно будет аккуратно подтолкнуть мысли людей в нужную сторону непосредственно на совещании. Хотя Церебро всё же надежнее – резкое изменение мнения может вызвать подозрения и у наблюдателей, и у самих людей, когда воздействие телепатии пройдёт. А вот если подкинуть нужные мысли заранее, незаметно для думающих, дать им переварить их и поверить, что мысли их собственные… «За» было множество доводов. «Против» – только один. Его собственная совесть.
Поступиться которой требуется только один раз. Много ли людей сумели прожить всю жизнь, не заключив с собой ни единого компромисса?
А ведь был бы на моём месте Эрик, он бы согласился сразу и не раздумывая, отстранённо размышлял Чарльз. И вот ему не нужно было бы никаких компромиссов, потому что его совесть требует именно этого – защищать мутантов любыми средствами. Эрик… Вечный солдат на вечной войне. «Убийство Шоу не принесёт тебе мира», – сказал ему когда-то Чарльз – и ошибся. Теперь он отчётливо понимал то, что не понял тогда, не смотря на всю свою телепатию. Он, Чарльз, судил всех по себе, а ведь Эрик был другой. Он бы не смог простить, забыть и жить дальше. Победа или смерть – таково кредо Эрика, и едва ли это можно назвать осознанными выбором, просто так уж он устроен, и какая разница, кого или что за это винить: характер самого Леншерра, Шоу или обстоятельства.
Да, они оба совершили одну и ту же ошибку: каждый из них эгоценрично судил по себе, будучи не в силах представить, что другой может придерживаться иного мнения иначе, как по ошибке. Каждый рассчитывал открыть другому глаза. И кончилось всё тем, чем не могло не кончиться. Дракой на пляже, пулей в черепе Чарльза и домом в горах. А ведь могло бы быть и ещё хуже. Если бы Эрик тогда сделал то, что намеревался сделать, едва ли б Чарльз ему это простил. А если бы на Эрике не было шлема, и Ксавьер остановил его силой… Простил бы ему тогда Эрик? Но Чарльз всё равно сделал это, если б смог – он тогда был просто не в состоянии поступить иначе…
«Так почему же, – зазвучал в голове голос Эммы так ярко и отчётливо, словно она сейчас стояла рядом, – почему применить насилие к человеку или мутанту, чтобы спасти тысячу жизней, можно, а сделать то же самое ради спасения десятков и сотен тысяч – нельзя?»
Ах, как же легко было раньше, с тоской думал Чарльз, как легко было, когда они плечом к плечу с Эриком шли воевать против Шоу! Всё было просто и понятно: где-то там есть плохие парни, которых нужно остановить и спасти этот прекрасный мир, и есть они сами, парни хорошие, на которых и возложена эта славная миссия. И ведь тогда Чарльз был счастлив. Не нужно было колебаться, сомневаться, он верил в то, что нашёл свой путь и больше с него не свернёт. Рядом были друзья, впереди была честная битва, и победа в ней была полностью в их руках. А за ней – безоблачное будущее. А сейчас… Где добро, где зло? Во что верить, с кем идти?
Так может, стоит отбросить все эмоции и убеждения, раз уж они только ещё больше всё запутывают, и включить холодную логику? А что нам подсказывает логика? Что наибольшим бедствием будет война и геноцид. Которые неизбежны, если совещание закончится отказом или ничем. И способ предотвратить беду Чарльзу известен. Так не будет ли в таком случае эгоизмом и узколобостью упрямое следование своим принципам и принесение людей им в жертву?
Одни и те же мысли бегали по кругу, но окончательно Чарльз решился только накануне, когда уже стало ясно – тянуть дальше невозможно. Звонок Роберту Кеннеди, через него – звонок Маккоуну, и директор ЦРУ дал разрешение на внеплановый сеанс работы с Церебро. Его даже не пришлось уговаривать, больше того – у Чарльза осталось чёткое впечатление, что Маккоун догадывается, что именно Чарльз собирается сделать. Догадывается и ничуть не возражает. Всё же у людей, занимающихся безопасностью государства, мышление достаточно специфично. Можно считать небрезгливость в средствах достоинством или недостатком, но сейчас оно играло Чарльзу на руку.
В подземелье под зданием Управления ничего не изменилось. Всё тот же полукруглый потолок, выложенный броневыми плитами. Всё те же попискивающие, перемигивающиеся огоньками пульты и приборы. На этот раз свидетель был только один – молчаливый лаборант, который, не задавая вопросов, запустил машину. Чарльз снял с подставки шлем, надел его на голову и чуть прикрыл глаза, готовясь к знакомому чувству падения-полёта.
– Так значит, его арестовали? – спросила Рейвен.
– Да, с Траском покончено, – кивнул Чарльз. – Могу тебя обрадовать, Ангел и Азазель отомщены.
– Я бы, если честно, предпочла, чтобы он сдох.
– Рейвен, – вздохну Хэнк, – поверь, пожизненное заключение – это тоже не сладко.
– Ну, будем надеяться, что оно действительно окажется пожизненным. И что однажды политика вновь не перевернётся, и его не объявят героем.
– Не думаю, что когда-нибудь объявят героем человека организовавшего, или пытавшегося организовать убийство президента, – покачал головой Чарльз. – Это не выгодно в первую очередь элите, из кого бы она ни состояла и каких бы взглядов ни придерживалась. Тем более, о том, что Кеннеди был мутантом, никто не знает, кроме его семьи, нас с вами, да ещё теперь Гайрича. Но Гайрич будет молчать – он человек долга и понимает, что ни к чему распространять сведения, способные вызвать ненужное напряжение. И даже если нынешнее почтение к Кеннеди когда-нибудь угаснет, ещё останется государственная измена, и неоднократная. Траск ведь свои разработки отнюдь не только американскому правительству продавал. Его исследования стоили дорого, и он предлагал результаты тем, кто платил больше, не отличаясь особой щепетильностью.
– Что ни говори, а если человек негодяй, его негодяйство не ограничивается только чужаками, – проворчал Хэнк.
– А Крид?
– Крида прямо притянуть к заговору не удалось. Он твердит, что о планах единомышленника ничего не знал. Траск же раскололся, что пытался ввести его в курс дела, но тот проявил принципиальность и от помощи мутантов отказался. Даже если поверят Траску, Криду можно будет предъявить только недонесение.
– Уже не понадобится, – неожиданно сказала молча сидевшая в углу Сюзанна. – Вы слышали утренние новости? Машина Крида вчера попала в торнадо. Невесть откуда взявшееся на Восточном побережье. Он как раз ехал с допроса, когда оно прошлось по шоссе, снесло парочку сараев и… ну, что там случилось, своими глазами никто не видел. Но его автомобиль потом нашли вверх колёсами на дереве, весьма помятый. Кроме единственного пассажира никто не пострадал.
– Ах вот как… – в памяти Чарльза тут же всплыло воспоминание: угол его дома в Вестчестере, и завывающая воздушная воронка, что выплывает из-за этого угла, расшвыривая людей и машины. – Что ж, не могу сказать, будто буду горевать о его безвременной кончине.
– Да уж, – с готовностью согласилась Рейвен. – Тут впору праздник устраивать.
– А вот это лишнее, Рейвен.
– Ладно уж, не станем.
– Так значит, ваш с Кеннеди план был принят? – спросил Хэнк.
– Целиком и полностью. Так что теперь я председатель Комиссии по делам мутантов, прошу любить и жаловать. А заодно директор первой в Америке и остальном мире школы для детей-мутантов. Придётся как-то совмещать, ну да в любом случае школа откроется не раньше следующей осени, – Чарльз улыбнулся Лорне, что тихо, как мышка, сидела рядом с Сюзанной и жадно ловила каждое слово. – Считай, что ты туда уже зачислена… если твои родители согласятся.