Мы присели на выступ скалы, Кристер и я. Мне хотелось, чтобы он помолчал. Но он этого не понимал. Он считал, что все должно развиваться по обычной схеме, и, заглядывая мне в глаза, стал спрашивать, какие они, мои глаза, зеленые или серые.
Вдруг из-за скалы послышался голос, которому вторило веселое хихиканье:
— Они совсем фиолетовые.
Тут я всерьез рассердилась и закричала:
— Что вы здесь делаете, можете мне объяснить?
— С удовольствием, — высунув голову, сказал Никлас. — Сидим и мечтаем, как и некоторые другие.
Тедди и Фредди зафыркали, а я окончательно рассердилась.
— Слышите, с меня хватит, я устала.
На что Юхан ответил:
— По мне так ступай домой! Зачем сидеть и мечтать, раз ты устала.
Маленькие чудовища, ведь папа разрешил им сегодня гулять сколько влезет по случаю праздника.
— Пожалуй, здесь слишком много братьев, — признался Кристер. — Не найдется ли места, где они оставят нас в покое?
— Может, дома, — неуверенно ответила я. — Туда вряд ли их заманишь.
Мы пошли обратно в Столярову усадьбу. Там в общей комнате, где пахло ландышем и березовой листвой, я накрыла стол и стала угощать Кристера бутербродами.
Папа спал, Пелле спал, все было тихо и мирно. Мы сидели на диване, и позади нас, за открытым окном, чуть брезжил рассвет.
— Как у тебя только терпения хватает на этих малышей? — спросил Кристер.
Я ответила, что терпения у меня хватает, потому что я люблю их, несмотря на их дурацкие шалости. И то была сущая правда.
— Да, да, теперь-то и я их страстно люблю, — заверил меня Кристер, — именно потому, что их тут нет.
Он думал, что их тут нет. И я тоже так думала. Вдруг снова послышался задиристый смешок, на этот раз под окном. В летнем сумраке перед домом шествовала хихикающая процессия детей, напяливших на головы какие-то допотопные, потешные шляпы. Чего только не валялось на чердаке нашего дома! Каждый раз, проходя мимо окна, они вежливо приподнимали шляпы и острили, притом сами же смеялись над своими собственными остротами, да так, что хватались за яблоню, чтобы не упасть от смеха на землю.
— Добрый вечер! Вы слышали, масло подорожало на несколько кило! — говорили они. Или:
— О, простите, эта дорога к очереди за травой?
Или:
— У вас случайно не осталось табаку на понюшку дедушке?..
Когда Юхан произнес последний каламбур, Никлас так загоготал, что от восторга упал на землю и лежал в траве, как майский жук, изредка всхлипывая от смеха.
Но тут, к счастью, в усадьбу столяра пришел Ниссе Гранквист за своими дочерьми. Казалось, Юхан с Никласом тоже угомонились и надумали наконец-то идти спать. Услышав, как они топают по чердачной лестнице к себе наверх, я облегченно вздохнула.
Я не удивилась, что Кристер начал сердиться. Я предложила ему еще один бутерброд и подлила чаю, всячески стараясь сгладить глупые выходки своих несчастных братьев.
— Умопомрачительная шайка молодцев, — сказал Кристер. — А тому младшему ты дала снотворного, раз он такой тихий?
— Слава богу, он золотой ребенок и спит по ночам! — ответила я.
И тут я вдруг услышала голос Пелле:
— Ты так думаешь?
Папа спустил канат на случай пожара из чердачной комнаты, где жили мальчики. Теперь на этом канате перед окном болтался «золотой ребенок», который спит по ночам, а с чердака доносился дикий хохот.
Я чуть не расплакалась.
— Пелле, — спросила я жалобно, — почему ты здесь висишь?
— Проверяю, можно ли по канату спуститься на землю, — ответил Пелле. — Юхан велел!
Тут Кристер не выдержал и направился прямо к двери.
— Когда братья болтаются на веревке перед окном, дальше не куда, — признался он, — и лучше уж уступить. Привет, Малин! — сказал он и исчез в предрассветной дымке.
На этом кончился праздничный вечер.
«О-хо-хо-хо, — подумала я. — Что ни говори, а день середины лета оказался настоящим праздником».