Спину жарило, меж лопаток струился пот.
— Легко живешь, Стар. Напиться, таблеток наглотаться, на пороге смерти постоять — с тебя как с гуся вода. Ведешь себя, словно ничего не изменилось — резвишься, болтаешь…
— Зато на тебе проклятие. Патологическая честность, вот я о чем. Взвалил на себя чужой груз и тащишь, будто так и надо. Дачесс меня в грош не ставит, а ты для нее — образец для подражания.
— Ничего подобного.
— Ты для моей дочери — символ добра. Герой, без которого и жизнь — не жизнь. Который не лжет, не юлит, не пакостит. Девочке без такого героя нельзя. Дачесс не говорит об этом, но я-то знаю: ты ей необходим. Смотри не подведи мою дочь, потому что тогда для нее свет погаснет.
— У тебя и у самой получится. Дачесс будет равняться на родную мать.
Стар провела ладонью по песку, захватила горсть, стала смотреть, как песчинки текут сквозь пальцы.
— Чушь. Как мне перестать быть собой? Нереально же.
— Поговори с ним.
— Простить его, что ли?
— Я этого не предлагал.
— Каждый раз, когда я оступалась или падала — именно его вспоминала. На то, чтобы принять его обратно в свою жизнь, у меня просто нет сил. Вдобавок речь идет не только о моей жизни.
— Винсент лучше, чем Дикки Дарк.
— Твою мать, Уок! Ты как дитя малое: этот лучше, тот хуже… Этот хороший, тот плохой… Будто люди — однородные. Каждый из нас — этакий набор, коллекция самых дрянных и самых добрых поступков. Винсент Кинг — убийца; он убил мою сестру. — В голосе послышались близкие слезы. — Марта вот взяла и уехала — молодец, не то что я.
— Ты под моей защитой. И твои дети тоже.
Стар сжала его ладонь.
— Потому-то я тебя и люблю. Ты мой самый-самый лучший друг. А вообще мы все — часть грандиозного замысла. У Вселенной свои планы, ничто просто так не происходит. Есть причина, есть следствие.
— Неужели ты в это веришь?
— Космические силы всегда в итоге уравновешивают добро и зло. — Стар поднялась, отряхнулась от песка. — Передай ему, если спросит, что я его давным-давно из своей жизни вычеркнула. И больше о нем не упоминай, слышишь? Для меня сейчас главное — Дачесс и Робин. И я в лепешку расшибусь, а докажу им обоим, что так оно и есть.
Уок проводил Стар взглядом, перевел глаза на океан. Все это он уже слышал, и не раз. Оставалось уповать, что сегодня Стар не просто сыпала привычными фразами.
В полночь что-то грохотнуло снаружи; через несколько секунд по стене полоснули фары, выхватив из мрака шкаф без дверцы, туалетный столик с перекошенным ящичком.
Сами стены — голые; ни постеров, ни рисунков, ни единого признака, что здесь живет девочка тринадцати лет. Нейлоновой половик, затертый донельзя; под ним нет даже линолеума — просто доски. И узкая кровать рядом с кроватью Робина — место, где Дачесс мучают то сны, то боязнь уснуть.
Робин ни на шум, ни на свет не отреагировал. В ночной духоте он раскрылся, разметался. Волосы чуть взмокли. Дачесс заперла спальню, прокралась в прихожую, набросила дверную цепочку и выглянула.
Стар лежала ничком на пожухлой траве.
Дачесс открыла дверь, скользнула с крыльца.
Успела заметить, как в конце Айви-Ранч-роуд мигнули хвостовые огни «Эскалейда».
Перевернула мать с живота на спину, потянула задранную юбку вниз, позвала:
— Стар.
Увидела: глаз подбит, губа припухла — тонкая кожа вот-вот лопнет, кровь пойдет.
— Стар, очнись.
В доме напротив шевельнулись шторы, мелькнул мужской силуэт. Мясник. Вечно он подсматривает. Поодаль, у Брендона Рока, стал мигать сигнальный фонарь. По брезенту на бесценном «Мустанге» заметались световые пятна.
— Ну вставай же! — Дачесс хлопнула мать по щеке.
Долгих десять минут, пока Стар очнулась. Еще десять, чтобы довести ее до крыльца и перетащить через порог. В прихожей Стар начало рвать. Корячило, сотрясало, будто она выблевывала свою угольно-черную душу.
Дачесс довела ее до кровати, уложила на живот. Так надо — на случай повторной рвоты. Сняла с матери туфли на шпильках, распахнула окно, чтобы выгнать вонь — сигаретный дым и приторные алкогольные пары, усугубленные парфюмом. Случалось, мать будила Дачесс, возвращаясь после вечерней смены в клубе Дарка; не могла тихо войти. Но избили ее впервые.
Дачесс вышла в кухню, набрала полное ведро воды. Подтерла блевотину, чтобы Робин утром не увидел. Вымылась. Надела джинсы и кроссовки.
Робин сидел на кровати столбиком, таращился в темноту. Дачесс уложила его, дождалась, пока он уснет, заперла спальню изнутри и через окно выбралась во двор.