Эйлин казалось, что она ясно выразила Эду свою точку зрения, а он вроде все понял и не возражал, — но однажды Эд, придя с работы, сообщил, что отказался стать деканом.
— Преподавание важнее, — сказал он. — По крайней мере, на своих занятиях я могу обеспечить студентам уровень образования не хуже, чем в элитных школах.
Эйлин разозлилась неописуемо. Что за капризы, что за эгоизм! Она-то думала, что выходит замуж за серьезного человека. Ну конечно, он всегда умеет привести кучу аргументов: его-де никогда не привлекали чины, звания и большая зарплата. Он стремится к чему-то такому, философскому, чего не измеришь в цифрах и что не вознаграждается земными благами. Подобные речи раздражали все сильнее, но Эйлин как попугай повторяла их своим подругам, прячась за высокими понятиями долга и самоотверженности.
Ей хотелось, чтобы идеалистические доводы Эда оказались сильней ее прагматизма, и недели две она держалась, пока однажды за ужином не сорвалась и не выкрикнула, что устала жить в тесной квартире, пора бы хоть через пятнадцать лет найти жилье попросторней, а может, и собственный дом купить. Эд возразил, что семейство Орландо берет с них очень низкую квартплату и они благодаря этому могут откладывать на обучение для Коннелла, да притом избавлены от дополнительных расходов и прочей головной боли домовладельцев. В другое время Эйлин прислушалась бы и свела спор на нет, но на этот раз не стала обуздывать свою злость на постыдную трусость Эда. Чувствуя, что вот-вот ляпнет что-нибудь непоправимое, она велела Эду уложить малыша и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты.
На другой день после работы Эйлин наконец-то приняла приглашение сослуживцев и отправилась в бар с компанией тех сотрудников, что никогда не спешили домой, к семье. Она твердо решила остаться как можно дольше и уйти одной из последних, пусть дома ее ждет малыш. И вдруг, едва пригубила первый бокал, вспомнился один особенно мрачный эпизод времен материнских загулов. Эйлин схватилась за кошелек, но все замахали руками и не позволили ей за себя платить. По дороге домой Эйлин решила: нельзя делать вид, будто ничего не случилось. На душе было неспокойно. Она словно слышала, как таймер отсчитывает оставшееся время их совместной жизни, если ничего не менять. Эйлин думала, что они рука об руку идут навстречу общей мечте, но чем дальше, тем труднее было воспринимать Эда как полноценного партнера на жизненном пути. А Эйлин было необходимо видеть в нем партнера, потому что она любила его до безумия, хоть с ним и бывало иногда ужасно трудно. Итак, она спасет его от самого себя — и заодно спасет их брак. Им необходимо переехать. Эд всегда к ней прислушивался. Правда, с годами он закоснел в своих страхах и привычках, и приходилось вопить погромче, чтобы до него докричаться, зато, раз услышав, он выполнял то, о чем она просила, если это не было ему совсем уж против шерсти. Эйлин тоже делала что могла. Настоящий дом нужен Эду не меньше, чем ей самой. Вся эта узость мышления оттого, что он со всех сторон огородил себя идеалами. Ему нужен простор, нужна передышка, чтобы привести в порядок мысли и развернуться как никогда. И вот тут-то Эйлин способна ему помочь.
Эйлин, с корзиной чистого белья, уже подходила к своей площадке, когда кто-то позвонил во входную дверь. Эд был на работе — вел очередные занятия у вечерников. Эйлин, застонав с досады, локтем открыла дверь, пробежала через всю квартиру к парадной лестнице и заторопилась вниз — успеть, пока снова не позвонили. Малыш и всегда спал чутко, а с тех пор, как ему исполнилось пять — вот уже месяца два, — вообще просыпался от малейшего шума. От этой постоянной беготни вверх-вниз по лестницам с ума можно сойти: два пролета вверх, в комнату для стирки, затем бегом к двери на каждый звонок...