Спиридонов решительно встал и направился вслед за добровольной помощницей выяснять, что за гость появились в поселке, да и у самого фронтовика он еще документы не проверял. Шниткерсон и Пугачев уверенно двигались в кильватере милицейского начальства.
Пенкин посадил корабль в двух километрах от поселка на хорошо знакомой с детства полянке.
Сначала Дмитрий решил идти один, однако, друзья категорически воспротивились этому. Поселение, конечно не прифронтовой город, но осторожность никто не отменял.
Несмотря на провал в Саратове, решили действовать с теми же документами и составом- Пенкин и Поляков.
В этот раз группе прикрытия вообще ничего не мешало. Поселение окружала буйная растительность, предоставлявшая самые широкие возможности для скрытного передвижения и наблюдения.
Друзья не стали «мудрствовать лукаво» и решили сказать матери Пенкина, что к нему в гости приехал сослуживец, прознавший, что его друг приехал домой погостить. Друзья просто вошли в поселение по дороге, отворачивавшей от Красноярского тракта, решив объяснить при необходимости любопытствующим, что друг от Красноярска добрался на попутке, а уже остальной путь проделал пешком, а Пенкин встретил его, прогуливаясь за пределами поселка.
Таким манером население поселка путешествовало довольно часто, так что чем-то из ряда вон выходящим такое не являлось.
На слегка подрагивающих ногах Дмитрий подошел к калитке и вошел во двор.
Не считая прошлого раза, он не был дома с 1936 года, когда отправился поступать в военную школу летчиков и летнабов морской и сухопутной авиации имени Сталина. После окончания школы летчиков он тут же убыл в свою воинскую часть, так как категорически не представлял себе, как можно тратить время на какие то там отпуска и иные легкомысленные времяпровождения.
Учиться, учиться и еще раз учиться- были не просто слова или лозунг, это выражение являлось самим смыслом жизни. Ведь впереди еще столько не сделано. Вот только тогда он совсем не думал о том, что его годы, и годы родителей, текут совсем по разному.
Как легкомысленна и эгоистична юность! Твоя жизнь представляется невероятно долгой, и ты невольно думаешь так же и о жизни других. Ну, что может случиться за каких-то пять-десять лет. И вот, эти самые пять лет прошли, а вместе с ними и жизнь, срок которой определил всевышний, или кто там еще есть, отцу.
Дмитрий всегда считал, что с отцом ничего плохого случиться не может. Отец, легко поднимавший сына над головой, ворочавший огромными бревнами при строительстве дома, к слову которого прислушивались односельчане, с оружием в руках отстаивавший Советскую власть, оказывается, в последние два года не мог самостоятельно ходить дальше двора, не мог сам набрать воды из колодца и еще много много не мог.
А его сын, все откладывал и откладывал поездку домой. Ну а потом война. Страшно осознавать, что у тебя не нашлось времени проведать родителей. И этому помешали дела, которые ты до этого считал исключительно важными, а теперь, когда осознал, что все это банальная суета, исправить ничего уже нельзя.
Двор требовал ухода, а забор ремонта. Крыша сарая опасно просела. А сам дом навевал чувство грусти.
Дмитрий подошел к двери и тихонько постучал. Ответа не последовало, и он постучал уже сильнее. Так и не дождавшись ответа, толкнул дверь и через темные сени прошел в дом.
Он знал каждый уголок дома и сейчас с грустью воспринимал произошедшие изменения, к сожалению, не в лучшую сторону.
Половицы чуть заметно играли под тяжестью двух здоровых мужиков, вероятно, из-за того, что лаги начали подгнивать.
Дверь жалобно скрипнула и открылась с явным перекосом.
Пахнуло затхлым воздухом. В темной комнате был порядок, но все равно вид был какой то обреченный. Казалось, даже потолок стал ниже.
За печкой, в обычно отгороженной занавеской спальне родителей послышался шум, и навстречу друзьям вышла мама Дмитрия, которой он и представил друга.
Мама прищурившись взглянула на вошедших, и тут же почему то бросилась обнимать сына, хотя Дмитрий отсутствовал всего не больше пяти часов.
Пенкин, поддерживая мать, усадил ее на лавку у стола, а сам сел рядом. Мама замерла прижавшись к сыну.
Поляков, неловко потоптавшись на месте, тихонько уселся на лавочку у печки.
Мать и сын сидели не шевелясь и молчали. Казалось, им совсем не нужны слова.
Внезапно женщина встрепенулась и попыталась встать.
- Ой, что же я старая! К сыну друг приехал в гости, а я его даже не попотчевала. С разносолами конечно не густо, но, что Бог послал!
Дмитрий мягко удержал маму на месте, хотя это была чистая формальность. Женщина оказалась такой слабой, что, в сочетании с необычайным волнением, полностью лишило ее способности ходить.
Пока Дмитрий успокаивал маму, Поляков шустро выудил из вещевого мешка продукты и подарки.
Пенкин укутал плечи мамы огромным пуховым платком, а на ноги одел короткие меховые сапожки.
Из глаз расчувствовавшейся женщины хлынули слезы.
Что бы хоть как то успокоить женщину, Поляков хлюпнул на дно рюмки коньяку и предложил отметить возвращение сына домой. Пенкин с волнением посмотрел на предлагаемую маме рюмку и, убедившись, что на дне жидкости не больше чем толщина волоса, согласно кивнул головой.
Друзья подняли свои рюмки под тост «За возвращение домой», но мама категорически отказалась притрагиваться к пустой, по ее мнению, рюмке.
Раскрасневшийся Дмитрий попытался чуть-чуть долить, но после замечания мамы, что ему жаль для нее выпивки, с огромным волнением налил до краев.
Стоить отметить, что деревенские рюмки всегда отличались тем, что имели вместимость 100 граммов. Собственно говоря, в то время пили двумя способами- стаканом или «рюмкой» в полстакана.
Анна Ивановна внезапно окрепшей рукой подняла «рюмку», выпила до дна и опять обняла сына.
Поляков с уважением посмотрел на внезапно помолодевшую женщину, отметив про себя, что не один десяток носов и челюстей были поломаны только за возможность получить ее благосклонный взгляд.
Иван невольно посмотрел туда, где обычно размещают семейные фотографии и иконы. Здесь все было на месте. Скромная, но очень ухоженная иконка с лампадкой, а чуть правее на стене фото молодых.
Подойдя поближе, Иван признал, что явно поскромничал относительно десятков носов и челюстей. Тут дело «попахивало» форменной Варфоломеевской ночью, имеется ввиду, по количеству пострадавших.
Он вернулся за стол и опять налил коньяк по «рюмкам». Но тут Анна Ивановна решительно отстранилась от выпивки, мотивируя, что уже выпитого ей достаточно для того, что бы прийти в себя от волнения.
Уединившись в свою комнату на несколько минут, Анна Ивановна предстала перед друзьями совсем другой женщиной.
Ладно сидящее платье, в сочетании с подаренным платком, выгодно подчеркивало отлично сохранившуюся ладную фигуру. Вот только подаренные сапожки она попросила у сына разрешения пока не одевать, уж больно они казались ей непривычны.
Добавив к выложенным на столе продуктам хлеб, домашние соления и несколько яиц, Анна Ивановна приступила к расспросам друга сына про его жизнь.
Разговор явно уходил в сторону от необходимой темы, и Дмитрий решительно взял инициативу в свои руки.
Поляков понял, что сыну и матери необходимо пообщаться наедине, осторожно прихватил из вещмешка вторую бутылку коньяка, пару луковиц, краюху хлеба и потихоньку вышел во двор.