Пасть пескожила стала открываться... И в последний момент Еж отскочил прочь, уходя в сторону огненного залпа, несильного, кстати, пескожилы, однако, не драконы. Набравшая приличную скорость тварь сразу остановиться не смогла, так что Еж галантно пропустил вперед даму (а судя по скромному раскрасу и капелькам яда с причудливым ароматом горького миндаля это была молоденькая самочка) и, ускользнув от попытавшихся захватить его мандибул, запрыгнул пескожилу на спину. С трудом удержался, и то благодаря копью, которое вошло четко между хитиновыми чешуйками, прикрывавшими все тело пескожила. Самочка под его ногами дрогнула, многочисленные ножки её подломились – Еж все же достал до нервного узла, сейчас управляющего телом. По падающей, заваливающейся на бок туше, он помчался вплоть до хвоста, в каждый зазор между пластинами вгоняя по своей игле с ядом – пескожилы страшные твари, лишенные сердца и с рассеянной нервной системой. Один узел уничтожишь, другой быстро перехватит управление на себя. Самочка еще подрыгалась, подергала судорожно ногами, но окончательно упокоилась, когда клинок Ежа снес ей головную часть с пастью и огнежелезой. Магией он отправил тушу вниз, в пропасть, чтобы не загораживала дорогу.
Опустил меч, не вытирая его и не убирая в ножны. Прислушался, пытаясь не обращать внимания на стук копыт, бешеный скрип телег и вой женщин. Тихого и мерзкого клац-клац-клац больше слышно не было. Он уже было решил, что опасность миновала, как...
Земля под ногами еле заметно задрожала, Еж еще успел крикнуть вслед телегам:
– Стоооой!
Но первая телега, на которой ехали раненые деревенские, влетела в открывшуюся аккурат на её пути огромную кротовину. Крики, стоны, возгласы: “Тпрууууу, стоять, плешивая!!!”, плачь детей и вой баб заполонили ночь, мешая сосредоточится. Еж, мчась вперед, в который раз подумал, что ненавидит людей – вечно там, где нужно молчать, они орали и мешали выполнять свою работу. Из кротовины, поверх телеги, ломая её и убивая не успевших выбраться людей, выполз змеевик, усиливая возникший хаос.
Еж рванул на тварь, поудобнее перехватывая новое копье – он его подхватил с телеги, где ехали дети. По пути рявкнул Ирбису и Волку:
– Детей на скалы! Туда змеевику ходу нет!!! – Копье уже влетело змеевику в пасть, мешая плеваться ядом. Впрочем, Ирбис и Волк тоже успели всадить парочку копий.
Солдаты спешно стаскивали с телег неходячих раненых, тащили на руках, а то и волоком в сторону скалы, деревенские же озирались, мешались, усиливая неразбериху.
Из мужиков первым ожил и бросился к телеге с детьми Янош, почему-то бледный и хватающийся за голову. Стал помогать закидывать детей на безопасные скалы, где их подхватывал за руки Волк и подтягивал к себе. Рядом шустро, таская по два малыша за раз, сновал Ирбис. Бабы тоже зашевелились, хватая и тут же бросая пожитки – вверх по скале не шибко и заберешься без помощи, а уж с вещами в руках... Освободившиеся оборотни, огребая проклятья, первым делом стали помогать раненым, а уже потом женщинам.
А Еж все танцевал и танцевал со змеевиком – нового копья под рукой не было, оставался только яд и верный клинок.
Удар, взлететь по туше вверх, в загривок твари (интересно, а есть загривок у червей?) всадить меч по самую гарду, обещая себе перейти на двуручный клинок. Его полуторник маловат, хоть и пропитан кровью и ядом пескожила.
Туша под ногами дрогнула, попыталась в последний раз приподняться и тут же распласталась без движения, ломая очередную телегу (мимо лица Ежа промелькнули сумасшедшие налитые кровью глаза лошади, а потом хриплое ржание стихло). Что уж повлияло на змеевика: яд Ежа или пескожила, оборотень так и не понял, с трудом вытаскивая склизкий, в сизой крови, меч из плоти змеевика.
Для верности отсек головную часть змеевика и с помощью магии скинул тушу вниз, в Лютогу, в пару к пескожилу. Заодно странно замечая, что все встреченные змеевики, как на подбор, самцы. Он подумал, что ядом больше, ядом меньше, и прыгнул следом, смывая в воде с себя млечную жидкость, пахшую горьким миндалем, попавшую на него с пескожила, и сизую кровь змеевика.
Вынырнул из ледяной воды, глотая воздух губами и крича что-то бессмысленное. Быстрее камня, выпущенного из пращи, вылетел из реки на берег, не зря речке название было дано. Ой, не зря. Но хоть пахнуть стал собой, а не тварями.