Сорок восемь... Сорок девять...
Он всех их видит насквозь и, зная о собственной сексуальной привлекательности, в открытую пользуется тем, чем наградила его природа. Если это приносит необходимую разрядку, то почему бы не выпустить напряжение, распластав его на жертвенном алтаре никому не нужных принципов. Да и, если честно, у него никогда никаких принципов касательно женщин и не было. Хотя... он просто на дух не переносил пьяных и обкуренных женщин – можно считать это принципом?
Шестьдесят. Шестьдесят одна...
Вспомнилась почему-то та девица с кучей веснушек на лице, которую он встретил две недели назад в районе Парковой улицы. Она сидела на лавочке в расстёгнутой куртке – несмотря на мартовский морозец, уткнувшись в колени, и рыдала на чём свет стоит, оставляя на щеках ядовитые чёрные разводы от туши, когда вытирала рукой слёзы. От неё тянуло едким шлейфом ароматов: алкоголя, табачного дыма и дешёвеньких духов, которые, по всей видимости, были призваны избавить девицу от смеси отталкивающих запахов. Она не понравилась ему с первого взгляда! И он вначале даже мимо прошёл – в придорожный супермаркет, чтобы сигарет купить, - а потом зачем-то остановился около неё... Какого хрена, спрашивается?..
Восемьдесят шесть... Восемьдесят семь...
Вообще-то Олег не курит – он за здоровьем следит и за правильным питанием, но в тот вечер крышу напрочь сорвало. А в такие минуты, чтобы не взорваться и не разнести в щепки собственный дом, ему нужно успокоиться. Покурить, например. Это помогает. Можно было, конечно, сходить в спорт-клуб, чтобы попинать боксёрскую грушу, или даже позвонить Степану, управляющему, с просьбой дать ему бой, но сигареты – более быстрый, да и надёжный способ справиться с неконтролируемым желанием порезать кого-нибудь перочинным ножичком.
Девяносто пять... Девяносто шесть...
А Дмитриев хорош, ничего не сказать! Мало кому удавалось довести Олега до такого состояния, а этот – смог, умудрился. На раз-два. Пара замечаний, несколько предположений, кое-какие намёки на прошлое – и Калинину, обычно хладнокровно сдержанному, уравновешенному, питавшемуся слабостями и страхами своих оппонентов, конкретно так сорвало крышу! Дмитриев виноват. Отменный манипулятор, удачливый бизнесмен – непонятно откуда взявшийся самородок, очень опытный игрок в игре без правил. Да, пожалуй, этот играет не по правилам – кажется, он даже не подозревает об их существовании. Но ничего – Олегу не привыкать играть на шахматном поле чёрными фигурами. И в итоге – именно чёрные делают свой последний ход, не так ли?..
Сто шестнадцать... Сто семнадцать...
И сегодня Олег планировал сделать свой ход – не последний, лишь очередной, но... иногда полезно иметь в рукаве козырного туза. Даже если играешь в шахматы.
Сто двадцать!..
Олег поднялся, потянулся, расслабляя мышцы, а затем напрягая, медленно вышел из спальни, минуя ванную комнату и на ходу натянув на себя спортивные штаны и футболку, и спустился на первый этаж. Проходя мимо панорамного окна во всю стену, остановился в задумчивости на несколько секунд, глядя на сад – надо бы нанять ландшафтного дизайнера, как только станет теплее, чтобы тот привёл в порядок разросшиеся кустарники, заброшенные клумбы и облагородил неухоженную территорию. Олег переехал в двухэтажный дом из белого кирпича, расположенный на территории «Голубого дола», прошлой зимой, в начале декабря, нещадно подгоняя рабочих, чтобы те справились с ремонтными работами до Нового года, а потому не успел заняться ландшафтом из-за начавшихся вдруг обильных снегопадов и резких морозов. Да, нужно что-то сделать с чёртовыми клумбами.
Ей бы понравилось – она любила живые цветы.
В гостиной его встретила Галина Викторовна: исполнительная, услужливая, молчаливая – она делала то, что требовалось, не задавала не нужных вопросов и, кажется, про себя давно уже считала его кем-то вроде младшего сына – её родному отпрыску, насколько знал Олег, недавно исполнилось сорок.