– Договаривай, – произношу сухо, нервно поглаживая маленького по спинке.
– Приходил следователь. Возбудили уголовное дело по факту исчезновения и убийства людей. Твой Барсов постарался – поднял начальство всех подразделений на уши. Они стали шевелиться, Сонь… Похоже, смерть Павла тоже будут расследовать… Что же ты молчишь, Сонь? – с опаской произносит Толя.
– И что с… опекой? Кто-то уже интересовался, где Ванечка?
– Конечно. А ты думала, пронесет? Из больницы мальчик сразу отправится в дом малютки. У Виктории не было других родственников, кроме Марины… О нем некому позаботится.
Перевожу взгляд на Ваню… Доверчивые глаза, пухлые ручки, касающиеся моей щеки. Мне его так жаль, но… Мне страшно до чертиков взваливать на себя такую ответственность, как опека. И… любви к малышу я не испытываю. Нежность, сострадание, заботу, но не любовь! Не понимаю, как приемные родители видят детей и сразу решаются на этот шаг?
– Прямо сразу… из больницы? – сухо произношу я.
– Извини, Сонь. Но… да. Так мне ответил представить органов опеки. То, что ты здесь с ним это… одолжение. По закону ты посторонний человек.
– А Вика? У следствия есть версия, кто ее убил?
– Предположительно представители фармкомпании. Очевидно, они хотели заполучить разработки Павла по улучшению препарата. Именно они и пропали. В его лаборатории их тоже не оказалось, даже черновиков.
– Что ты об этом думаешь? – продолжая гладить ребенка по спине, произношу я.
– Тебе надо выходить за меня замуж и усыновлять Ванечку. Вот что.
Глава 34
Софья.
Арзамасов приносит в палату не только новости… Тревога, волнение, ощущение неотвратимой опасности – чувства захлёстывают меня как ледяная волна. Сухо прощаюсь с Толей, сделав вид, что судьба Вани мне безразлична. Малыш засыпает на моей груди. Сжимает пухлые ручонки под щекой и посасывает пустышку. Перекладываю мальчишку в люльку и разворачиваю пакеты, принесённые Толей. Жадно ем домашний бульон и вареную картошку с укропом, мысленно нахваливая умения Арзамасова готовить. Мою контейнеры в крошечной угловой раковине, украдкой поглядывая на Ваню – он спокойно спит, шевеля во сне губками… Разворачиваю большой бумажный пакет, в котором Толя принёс еду, и замираю… На дне красуется глянцевый журнал с фотографией семейства Барсовых на обложке. Откладываю контейнеры в сторону и опасливо, словно спящего хищника, поднимаю журнал.
«Семья – это фундамент государства», – утверждает депутат областной Думы, заместитель председателя Думы Марк Юрьевич Барсов…
«О семье, любви и скором пополнении в семействе чиновника читайте репортаж на странице пятнадцать», – сообщает корреспондент.
Медленно оседаю на больничную койку и раскрываю злосчастную пятнадцатую страницу… Обоняния касается запах свежей типографской краски, а рот вмиг заполняется горечью… Зачем я открыла эту чёртову статью? Чтобы ранить себя ещё больше? Провернуть в чуть прикрытой струпьями болячке острым гвоздем воспоминаний? Напомнить себе, как это… когда болит? Вот Лена улыбается, позируя фотографу… Вот она гладит живот и обнимает мужа… А вот и Марк собственной персоной – холёный, красивый молодой мужчина, чей вкус поцелуев я успела узнать… Мне бы закрыть глянцевые странички и перестать разглядывать красавицу Лену, но я поддаюсь острому, как ледяной осколок любопытству… Впиваюсь взглядом в ее глаза с хищным прищуром, покатые плечи и высокую грудь, бесконечные ноги с коротком платье… А потом перевожу взор на Марка… Как же больно – мне словно клеймо ставят на сердце… без наркоза…
Ваня закашливается, а потом заходится криком. Бросаю проклятый журнал в мусорное ведро и хватаю ребёнка на руки.
– Не плачь, Ванечка. Все будет хорошо, малыш. Ты выздоровеешь, тебя усыновят прекрасные люди. Они будут тебя воспитывать, заботиться о тебе, любить… – тараторю, поглаживая малыша по спине.
Ванечка поднимает головку и удивлённо на меня смотрит. Сирота… Одинокая душа, такая же, как я… Мы так похожи… С мамой отношения у меня не сложились, отца я видела в последний раз десять лет назад… Сирота и есть…
Сажусь на кровать, косясь на красочный журнал в мусорке. Вкладываю в ладошку Вани погремушку и звоню Арзамасову:
– Толь, ответь мне на один вопрос? Зачем?
На том конце провода слышатся шорохи и неуверенное покряхтывание. Перед глазами мгновенно всплывает картинка: Арзамасов трёт лоб и переносицу, зажмуривается и понуро опускает голову… Мнётся и ёрзает на месте, пытаясь подобрать слова… Как можно объяснить подобный поступок?