— Еще наказы будем давать, не торопись, милая, — отозвалась на ее реплику Василиса Фокеевна.
— Какие еще наказы? — недовольно повела та крашеной бровью.
— А как же! Положено. Доведись мне, скажу, чтоб девкам запретили косы резать. Это что у тебя! Была головушка убрана, нет — кудрей навила.
— Вы отстали, мамаша. В кино надо чаще ходить.
— Это верно, в кино редко хожу. А ведь бесплатно!
Грачев, стоя за трибуной, пил из стакана воду. Заколов просил задавать оратору вопросы.
— У меня будет вопрос, — не заставила долго упрашивать Василиса Фокеевна. — Когда нашим старым колхозникам пенсии прибавят?
— Вопрос не по существу.
— Нет, почему же? — остановил Грачев Заколова. — Пусть гражданка выскажется.
— А мне и высказывать нечего! Пенсия маленькая — вот и все.
Грачев мягко, дружелюбно улыбнулся:
— Это же не я, товарищи, решаю, а вы. Соберите собрание и решите: увеличить пенсии престарелым.
— Ловко, товарищ Грачев, сказываешь. Старый-то устав райисполкомом утвержден, какое же мы имеем право отменять его.
— Указание нужно! — поддержал кто-то простуженным басом. — Директиву ждем.
— Хорошо, разберемся, — пообещал Грачев. — Я это запишу себе...
— А, разберутся они, — ворчала, садясь, Василиса Фокеевна.
— Кто еще? — Заколов ищуще повел взглядом по залу. — Только по существу, товарищи, в разрезе данного момента.
— Разрешите мне в разрезе момента?
«О чем он? — Ирина с тревогой смотрела на вскочившего Андрея, видела, как на его обмороженных щеках заиграл румянец. — Неужели о том? Это же такое начнется!..»
— Ну-ну, пожалуйста, товарищ Ветланов. — Владимир Борисович в натянутом до предела, как струна, голосе Андрея уловил нечто беспокоящее. Лопнет струна и — берегись игрок! — стеганет по пальцам, по лицу. Зашевелились, оборачивались к Андрею колхозники.
Заметно встревожился и Грачев. Он хорошо помнил этого парня, вошедшего в его кабинет с распухшим лицом. До сих пор не выпали из памяти и его слова после того, как швырнул к грачевским ногам плетку: «Погоняйте и дальше! Мне — не нужна больше. Мне — нечего погонять. Семьсот пятьдесят валухов костьми легли во имя вашего престижа...» Позже Грачев навел справки сын члена обкома партии Ветланова, лучшего тракториста, закончил школу с медалью, остался в колхозе сам, пошел в чабаны... Не зацепишься! Парень зубастый.
— Я вас слушаю, товарищ Ветланов.
— Короче, Андрюха! — шепнул Марат. — Краткость — сестра таланта.
— У меня три вопроса. Первый: сколько пало скота за прошлую зимовку? По району.
— Ветланов, я же просил, — подскочил Заколов, будто его ширнули шилом ниже копчика.
— Мы тебя слушали, Владимир Борисович, — громко сказала Василиса Фокеевна, — не перебивали. Теперь и ты слушай... Ну, что вы, товарищ Грачев, молчите? Ай у вас горло заросло?
— Товарищи, это же грубиянство! — горячился, метался вдоль стола Заколов.
— Да пошел ты, Заколов!.. Не у тебя спрашивают
— Не надо входить в конфликт, товарищи. — Грачев не терял самообладания, хотя и предугадывал в вопросе чабана какой-то злой подвох.
Еще вчера Степан Романович совершенно правильно полагал, что встречаться с избирателями ему лучше всего в Забродном. Там зимовка проходила довольно сносно, да и другие дела шли значительно лучше, чем в остальных хозяйствах управления. Поэтому, считал он, встреча с забродинцами должна была пройти благополучно, как говорится, на уровне. А вот теперь он чувствовал, что атмосфера в зале насыщается предгрозьем. Понял также, что уходить сейчас от прямых вопросов, вилять — значит все испортить.
— Я скажу вам совершенно точно. Пало двадцать семь тысяч овец и шесть тысяч голов крупного рогатого скота.
По клубу волной прошел шумок удивления и негодования.
В притихшем зале — снова звонкий, ясный голос Андрея:
— Второй вопрос. Что вы, как начальник управления, предприняли, чтобы прошлая зимовка не повторилась?
«Негодяй! Мальчишка! Сопляк!» — Взмокревший Грачев искал помощи в Савичеве, сидевшем в третьем ряду, — тот невозмутимо отвел глаза; искал в Иване Маркелыче — Ветланов-старший глядел отчужденно, словно и не знал прежнего, хорошо знакомого Грачева; искал в подобострастном, услужливом ветфельдшере Пустобаеве — он спрятался за чужими спинами. И только Заколов преданно и неистово звонил в колокольчик.
Заминка позволила, как представлялось Грачеву, найти нужный ответ — уклончивый и мягкий.