— Все мы, Ильин, игроки в жизни. Между прочим, я заметил: кто честно играет, тот обязательно проигрывает. Я всегда был честен, и это мне повредило. Да-да, Ильин, не смотрите на меня так, я не оговорился!
Они долго стояли друг против друга, потом Ильин непонимающе мотнул головой и отошел от Грачева, как от стены, которую ни обойти, ни перепрыгнуть. Сказал вполголоса:
— В полемике люди сшибаются лбами не для того, чтобы посмотреть, у кого больше шишка вскочит, а для того, чтобы увидеть и утвердить истину. Наш с вами диалог ровным счетом ни к чему не ведет.
Грачев вдруг довольно хмыкнул, шагнул к Ильину и положил руку на его плечо, перешел вдруг на «ты»:
— А ты постарел, Ильин, за время работы со мной постарел.
— Страшно не постареть, а устареть, Степан Романович. — Ильин освободил плечо от грачевской руки.
— Да, постарел, точно. Нелегко я тебе дался, нелегко. А ведь приехал из партшколы такой моложавый обаятельный мужичок...
Грачев сел за стол, Ильин — в кресло. Помолчали, словно перед дальней дорогой. Первым заговорил Грачев:
— Я редко читаю книги. Некогда, понимаешь. Но если читаю, то намертво запоминаю прочитанное. Ты, конечно, знаешь Гёте. И вот у него я однажды вычитал «В юности мы думаем, что будем строить для людей дворцы, а когда доходит до дела, мы только и делаем, что убираем за ними дерьмо». — Выждал — что скажет Ильин? — но тот никак не отозвался, ни жестом, ни репликой. Тогда Грачев утвердительно пристукнул кулаком по настольному стеклу: — Очень точно сказано. Я с юных лет мечтал о всеобщем благе, которое и я буду сотворять не жалея себя. И вот... — лицо его покривилось, будто Грачев собирался чихнуть, потом рот съехал набок, оттянутый саркастической усмешкой. — Лез в красный угол, а посадили за печкой.
— Лез все-таки?!
— Это — так, вроде пословицы.
Ильин поднялся:
— Пойду. Из обкома звонили: Фаитов должен подъехать. Подготовкой к сенокосу интересуется.
— А ты думал, его наши переживания интересуют? Всех нас сводки интересуют, а не люди. Хвалят и награждают нас за благополучные сводки, а не за людей. И снимают — тоже за сводки, плохие.
Ильин остановился у порога, повернулся к сидевшему Грачеву.
— Смелые обобщения. Но вас, товарищ Грачев, сняли все-таки не за плохие сводки.
И вышел.
Грачев остался за столом. При Ильине бодрился, а сейчас сник. Уперев локти в настольное стекло, положил подбородок на стиснутые кулаки. Хмуро и тяжело, как валуны, переворачивал прожитое, год за годом. И казалось все же ему, что нигде, ни в чем он не кривил душой, потому как во главу всего и всегда ставил интересы государственные. С мальчишеских лет действительно мечтал для людей дворцы строить. Не пришлось. Но и более прозаической работе отдавался целиком, без остатка. Если был трактористом, то — первым среди других. Инициатором, застрельщиком. И слово держал. Правда, товарищи косились, старички механизаторы ворчали: эвон что с машиной-то сделал! Да, от трактора взял все возможное и невозможное, хоть списывай его. Но начальство не ругало, наоборот: молодец, инициатор! Стал бригадиром — опять инициатор, застрельщик. Понял: инициаторов в верхах любят, ценят. Инициатору и внимание, и запчасти, и горючее, и лучшая кормежка — только веди, пожалуйста, подавай пример!
И нечего греха таить, в трактористах впервые ощутил сладостное бремя славы, в бригадирах — вкус власти. А это кружило голову, но полного головокружения не было, Грачев крепко упирался ногами в землю. Он закончил вечернюю школу, поступил в сельхозинститут на заочное отделение...
И шел, поднимался со ступеньки на ступеньку, истово, настырно, убежденный в том, что такие, как он, нужны не только в трактористах и бригадирах. И вот возглавил район, управление. А район достался не из лучших: прореха на прорехе. А нужно давать хорошие показатели — для того и послали Грачева. Но предшественник Ильина оказался строптивым. Понаблюдав за Грачевым, повмешивавшись, он на заседании парткома заявил: «Товарищ Грачев считает, что вокруг него работают одни недотепы, ведущие район к катастрофе. Он полагается только на себя и на тех, кто беспрекословно слушается его. В разум и благие намерения других не верит». Грачев поехал в обком партии: или я, или он! Фаитов, который знал и поддерживал Грачева не один год, поддержал и тут: да, не следует, мол, новому начальнику управления крылья вязать... Секретаря парткома через время перевели в другой район, а на его место прибыл вскоре Ильин. Этот показался мягким, сговорчивым, но был он, оказывается, более грамотным тактиком. Почувствовав, что Грачев — натура сильная, волевая, Ильин не стал биться в одиночку, он начал укреплять (с его точки зрения!) партийно-хозяйственный актив, добился замены некоторых секретарей колхозных и совхозных парторганизаций. А на заседаниях парткома и на собраниях актива все чаще просил Грачева выступить, поделиться своими мыслями, а потом весьма тактично комментировал его мысли и планы, подводя их к своей, партийной точке зрения и оценке. В пустяках вроде бы и то его верх: Савичев остался в председателях, стушеван, на тормозах спущен вопрос о комсомольце Ветланове, который опозорил перед избирателями не кого-нибудь, а самого начальника управления...