— Никуда я от дома, сопляк! Хоть убей!..
— Пойдешь, дядя, пойдешь...
Опять возня, и в калитку бухает тяжелый рыбацкий сапог, вваливается Чумаков, руки за спиной. За ним, прихрамывая, врывается и Артем. Он дик и пьян от своего несчастья.
— Что такое? — отступил с дорожки Крайнов.
— Ужас! Страмотишша!
— Иваныч! Однополчанин! Спаси хоть ты от этого! — Чумаков резко поворачивается к нему связанными руками. — Развяжи!
— Пусть только попробует! — надвигается Артем, деревенея спиной, на которую, как он полагает, смотрит из окна Оня. — Пусть попробует!
— Да в чем дело, право?
— Нарвись вот так на дурака с большой дороги...
— Мели, да оглядывайся, дядя! — у Артема сжимаются кулаки, и Крайнов невольно смотрит на них, на его руки: отменные маховики, зацепят такие — любого сомнут.
Капочка по-прежнему ахает-охает, Филаретовна держится за сердце:
— Господи, да что случилось-то?! Где вас так черти возили по грязи? Господи...
— Действительно, в чем дело?
— Да ты развяжи допрежь, Иваныч!
— Не сметь! Это не я, это он, разбойничек с большой дороги... Между прочим, вы-то, гражданин, чего встреваете? Или и вам ручки связать?!
— Как страшно! Объясните, в чем дело...
— Ветерана, орденоносца...
— За такие дела я б снимал ордена!
Крайнов прошагал на веранду, на подоконнике снял с аппарата телефонную трубку:
— Алло, Люся... Соедини меня с квартирой участкового... Спасибо...
Капочка всплескивает руками, охает перед Артемом:
— Ты что ж это, глупышечка! Ах! Ох! Беда-т какая! Это ж, глупышечка, председатель сельсовета! А ты на него...
— Товарищ младший лейтенант? Будь добр, подойди к Чумаковым... Да. Тут сыр-бор... Да. Поторопись. — Опускает Крайнов трубку и смотрит, как поднимается по ступеням Чумаков, тяжело топает, словно на лобное место поднимается, словно к плахе идет. — И что ж это ты натворил, Ларионыч, в голову не возьму? Сидел, поди, с удочкой, а тебя...
— Скалься, однополчанин, скалься... Из одного котелка, под одной шинелью. Грех, Иваныч, изголяться!
— Не изголяюсь, Ларионыч, думаю, гадаю... Однако ж крепко он тебя... запутал... Не развяжешь. Хоть ножом режь...
Чумаков потирал освобожденные руки, люто сверкал глазами на Артема:
— И меня запутал, и сам запутался. А участкового ты, Иваныч, зря. Лишние разговоры. Сами как-нибудь разберемся.
— Гриня-то, мальчишка, где?! — прорвалось у Филаретовны отчаяние.
— Беда-т какая, — мелко-мелко кивает, вертится рядом Капочка. — Ужас просто...
— Тащи огурцов соленых! — кидает вместо ответа Чумаков. — Ну! — Сам вынес из сенцев ящик с водкой, бухнул возле стола. И опять — Филаретовне: — Ну! Кому говорю!
Не успели все оком-глазом моргнуть, как перед ним в полный рост, по стойке «смирно» встала бутылка.
— Бешеный... — Филаретовна ушла в дом, столкнувшись в дверях с Катькой.
— И все-таки я не все понимаю...
— А чо понимать, Иван Иваныч? — удивляется Катька и кивает на Чумакова: — Эти рыбачили, а эти, — кивает на Артема, — их прихватили. Ну, подрались во весь дух. Чо тут непонятного! — Посмотрела на Артема, потерянно притулившегося к забору, и смех и грех. Шляпа захватана грязными руками, брюки, пиджак извожены илом и глиной, правый рукав под мышкой распорот по шву. Крутнулась в сенцы, воротилась с одежной щеткой. — Давай почищу... — Артем молча вырвал у нее щетку, Катька хмыкнула: — Ах, какие мы сердитые... Лопушок! — Он так глянул — будто ветром отшвырнул к веранде. — Ой, ой!..
— Господи, мальчишка-то, Гриня, где? — не унималась Филаретовна, ставя тарелку с огурцами.
— Да не скули ты! — ощерился на нее Чумаков. — Никакая болячка его не взяла!.. А рюмки где? — Резко, повелительно мотнул рукой: — Тащи на всех! — И чуть ли не слезу пустил в голос: — Фронтовика, ветерана! Через поселок... Связанным! Понимаешь, Иваныч?! — За ушко сорвал с бутылки пробку. — Подходите, ребята! Запьем всю эту... И разойдемся с миром!
— И правда! — ласково кивает Капочка, присаживаясь у краешка стола.
— Доигрался... — Филаретовна ставила рюмки.
— Не скули-и-и, — шепотом просипел Чумаков. — Айда, подходи, Иваныч. И ты, герой!.. Что, нос воротите от моего угощения?
— Не время, Ларионыч...
— И правда! — вновь покивала Капочка и поднялась.
— Да я на одном гектаре с вами не сяду, не то что за одним столом! — Артем яростно ширкал щеткой по штанине.
— Ся-а-адешь! — Чумаков опрокинул рюмку в рот, покрутил пятерней у груди: — Если тут завелось, сядешь! У этой штуки коготки вострые!