Дома Нюра с малых лет доила корову. Ей нравилось перед дойкой не спеша подмыть Буренке теплой водой вымя, слегка смазать соски вазелином, а потом так же спокойно, сосредоточенно приняться за дойку. Приятно нести полное ведро молока с шипучей шапкой пены. Мечталось Нюрочке, что и на ферме все станет так, что она то и дело раз за разом начнет подносить учетчице полнехонькие ведра и молча сливать их в молокомер. А учетчица Граня Буренина только ахать будет:
— Ну и коровы у тебя, Нюрка, надо ведь! Ворожишь ты над ними, что ли?
Нюра улыбнется и не скажет ничего. А хочется сказать, что не зря же она школу кончала, не зря всяких брошюр да книжек по животноводству натаскала из магазина и библиотеки и сохнет над ними целыми ночами.
И сохла Нюра над книжками, и дояркой она стала, да только не носила Гране полных ведер молока, не шли на язык слова о десятилетке. Да и как они могли идти, если вчера во время вечерней дойки она пришла от коровы почти с пустым подойником, села на оглоблю площадки-молоковозки и расплакалась.
— Что с тобой? — встревоженно склонилась над ней Граня. — Ай корова зашибла? Да перестань ты реветь-то! Что случилось?
— Не... не получается у меня ничего, — давясь слезами, вымолвила Нюрочка и опять уткнулась в колени.
— На вот тебе! Без году неделя, как на ферме, и уже не получается у нее. Брось слезы лить, срамиться, пошли к твоим доенкам. Пошли, пошли, поднимайся...
Вскоре и Граня убедилась, что первотелки есть первотелки. Одна не стоит, бьется, словно ей ежа подкатили под ноги; другая, поджимая хвост, валится на бок то ли от страха, то ли от дури... Недаром же у Нюры на руках и ногах так много синяков и ссадин. Но Граня не отступилась. На одну прикрикнула, другую погладила, третьей сунула в рот корочку хлеба. И нервные первотелки стали вроде бы смирнее.
Сегодня Граня тоже обещала помочь, и Нюра, хоть и обиделась на нее за Георгия, почтительно смотрела в ее матовое лицо. Под левым глазом Грани, делая его лукавее, хитрее, розовел серпик шрама. Нюра знала: этот шрамик становится белым, если Граня сердится.
— Грань, а когда ты стреляла из самопала, страшно было?
— Нисколечко.
— А когда с яра прыгала с шалью?
— Страшно. Чуть не кончилась, пока долетела. Высотища-то вон какая!
«Счастливая она, Граня! Ей все нипочем, ей все как-то легко дается, не то, что мне... И красивая, не то, что я... Почему она замуж не выходит? С такой красотой я бы и не задумывалась, только б Гора... Его разве дождешься, несмелый он ужасно-преужасно...»
— Грань, а почему ты не выходишь замуж?
У Грани чуть приметно дрогнули брови да сомкнулись густые темные ресницы. Она не отвечала. Видно, не так просто было ответить этой наивной, только что вылупившейся из школьной скорлупы девчонке.
— Парней-то вон сколько за тобой... Выходи!
— А ты пошла бы, если б посватали? — меж Граниных ресниц холодно засветилась зелень глаз.
Нюра покраснела.
— Смотря кто посватал бы.
— Глупая! Замуж, замуж! А что — замуж! Вся дорога от печки до порога. Куда торопиться? Погожу!
— Да ведь так... Ты же так можешь старой девой остаться!
— Ох и простушка ты, Нюрка! Не беспокойся, старой, конечно, буду, а девой...
— Злая ты!
— Ну вот, опять — злая. Дай я в твою пухленькую щечку чмокну и — мир! Об одном попрошу: такие разговоры со мной не заводи. Ты до них не доросла, а я... Лучше подумаем, как нам твоих непутевых выдоить.
Стойло было за поселком, у старицы, густо обросшей белоталом и камышом. Другие доярки давно управились с дойкой, а Нюра с Граней все подлаживались к строптивым коровам. Возле бидонов с молоком прохаживался Гранин отчим Мартемьян Евстигнеевич. Он сердито зыркал на девушек единственным оком и бубнил в широкую, как печная заслонка, бороду:
— Что уж вы как долго, язви вас! Поди, самим не в управу? Подсобить нешто?
Ему не отвечали, потому что бесполезно — глухой. В это спешное время и появился на стойле Андрей Ветланов. На густых волосах — огромная соломенная шляпа, в каких жители тропиков работают на рисовых полях. Сильную грудь обтягивала, как не лопалась, алая майка. Сатиновые просторнейшие шаровары на резинках в поясе и у щикоток опадали на видавшие виды футбольные бутсы. Из кармана шаровар выглядывала книга «К звездам!» — прочитала Граня на обложке и чуть не расхохоталась. Но Андрей так свирепо посмотрел на нее и поиграл кнутом, что она моментально прикрыла рот ладонью и спрятала лицо за плечом Нюрочки. Он приподнял свою великолепную шляпу и поклонился Мартемьяну Евстигнеевичу, поклонился девушкам.