Ушла Фокеевна поздно. Как всегда, не торопилась. Да и куда спешить в такую ласковую и по-осеннему темную ночь!
Шла серединой улицы, глядя под ноги. Невзначай вскинула глаза и... Господи исусе, царица небесная! Неслось на нее что-то белое, громадное. У Фокеевны цокнули зубы, она так и присела со страху. А оно шумно промчалось рядом, ветром обдало и скрылось в темноте. Вроде бы и человек, а без головы. Сзади хвостом искры стлались.
Фокеевна подхватила юбки и, поминутно оглядываясь, припустила к дому. Не успела пробежать и сотни шагов, как услышала, что ее настигает привидение. Почти в обморочном состоянии рванулась она в первую же калитку...
— Господи, Васюня! Да на тебе лица нет! Ай несчастье какое?..
Ариша Пустобаева, перепугавшись не меньше белой трясущейся Фокеевны, тормошила санитарку и никак не могла добиться ответа. Наконец та осторожно присела на табурет и, косясь на дверь, кое-как рассказала о безголовом чуде с огненным хвостом.
Теперь Петровна знала, что делать: достала из-за божницы пузырек со святой водой и, шепча заклинание, окропила ею углы и порог горницы. Даже на подоконники побрызгала.
— Явление сатаны тебе было, Васюня...
— Да неужто до сих пор этакая погань водится? — Василиса Фокеевна, как возле медленного огня, постепенно приходила в себя. !
— В святом писании предсказаны и год, и месяц... Как раз совпадает...
— Да неужто, Ариша? Космонавты ж летали, ни бога, ни...
— Бог вездесущ, но никому не дано видеть его. Он в каждом из нас.
Василиса Фокеевна, окончательно оправившись от потрясения, с сомнением покачала головой. Заметив это, Петровна достала несколько толстых церковных книг и, нацепив очки, стала читать предсказания о конце света и явлении огнеподобного сатаны. Потом в Горкиных книжках отыскала чистую тетрадь и карандаш.
— Мы с тобой, Васюня, напишем... Есть у меня знакомый батюшка, близкий мне человек, попросим хорошенько — приедет. Молебен отслужим... А как же, милая, непременно!..
В Петровне проснулись необычные для нее энергия и решительность.
Но Василиса Фокеевна поднялась.
— Ты уж сама тут, Ариша, а я пойду... Может, мне это померещилось сдуру. Только видела своими глазами.
Дома горел огонь. В горнице Граня сидела за столом и читала. Едва Василиса Фокеевна вошла, как сразу же увидела на вымытых половицах широкие пыльные следы от босых ног. Сердце токнуло от догадки.
— Это кто же так наследил?
— Да отец! — Граня не повернула головы. — Вскочил, будто кипятку под него плеснули, и на улицу. Хворает, наверное...
На широкой кровати, свесив с подушки вороную бороду, храпел Мартемьян Евстигнеевич. Фокеевна обессиленно опустилась на сундук: «Чтоб тебя дождем намочило!..»
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда Марат вошел в горницу, то увидел Василя сидящим на раскладушке. Согнувшись, он зажимал между колен топорище и ширкал бруском по синеватому лезвию топора, время от времени пробуя острие мякотью большого пальца. К стенке была прислонена пила, обернутая мешковиной. Рядом стоял раскрытый чемодан. Поверх белья и харчей, завернутых в газету, лежали книги.
— Решил-таки?
— Та председатель же! Каже, грошей богато заробишь. От, клята душа, хитрый. А я ж гадаю жениться. — Он плюнул на брусок и еще усерднее заширкал по острию. Волосы его рассыпались, образуя белую нитку пробора. Под шерстяным свитером круто ходили широкие лопатки.
Марат присел возле чемодана на корточки, полистал книги: «Двенадцать стульев» с дарственной надписью, «Граф Монте-Кристо», «Конец осиного гнезда...» Не поднимая головы, Василь кинул сухо:
— Реалистичные произведения.
Заметив, что Марат улыбается, он перестал точить и подозрительно скосился на агронома:
— Шо!
— Почему ты только теперь увлекся книгами, когда тебе под тридцать? Раньше некогда было?
— Як тебе сказать... В первую очередь — ни батьки, ни матки у меня немае. Ну, хлопчишкой беспризорничал, потом — в армию, потом работать нужно було...
— Да-да, ты прав, — согласился Марат, складывая книги в чемодан.
Ни разу не обмолвился Марат, что и он — дитя войны, безотцовщина, но что это не помешало пацану-голодранцу работать и зубрить арифметику и алгебру, распахивать целину и сдавать вступительные экзамены в университет, только после армии перейти на очную учебу, а на хлеб и книги зарабатывать разгрузкой вагонов.
Он отошел к стеллажу и, поглаживая пятерней непокорный чубчик, задумчиво скользил взглядом по корешкам книг. Из-за плеча глянул на Василя, который оборачивал мешковиной отточенный топор. Необыкновенный покой лежал на широком лице парня.