После ее ухода в горнице долго было тихо. Пристывший к дверному косяку боковушки Горка не без злорадства наблюдал, как Бова Королевич наливал спирт, цокая горлышком бутылки о край рюмки, как, забыв свою словоохотливость, молчком выпил.
— Кто это? — спросил наконец, уводя глаза в сторону.
— Граня.
— Нет, что она такое?
Не совсем поняв суть вопроса, Горка коротко рассказал, кто такая Граня. Священник неопределенно хмыкнул и потом задумчиво мял в пальцах мякиш хлеба. Видимо, он был совершенно трезв. И, видимо, эта трезвость не нравилась сейчас ему самому. Он одну за другой выпил две рюмки. Только теперь вспомнил о прерванном разговоре, вспомнил о хозяйском сыне, который опять начал ходить по горнице.
— На чем же мы остановились, отрок... Д-да-а... Прислали мне в этом году дьякона — совсем мальчонка, семинарию окончил. — Горка замечал, что гость скажет слово-другое, и как бы споткнется, что-то припоминая, и глаза его становятся грустными-грустными, как у божьей матери, что нарисована на иконе в углу. — Совсем мальчонка... Пока что верит и во всевышнего, и в райские кущи, а года через два «Волгой» обзаведется и сберкнижкой.
— Что-то больно быстро! — Горка приостановился, облизнул верхнюю высохшую губу.
— А потом уйдет... Эх, жизня, едри ее в корень! Давай, Гора, еще по единой!
Горка отмахнулся, он с хмельной лихорадочностью торопил мысли, он искал оправдания у своей совести. А молодой священник забыл о нем, он горестно, по-бабьи подпер щеку и вдруг с надрывом, со слезой рассказал рассказанное:
Это было столь неожиданно, что у Горки даже подбородок отвалился. Растерянно смотрел парень на мокрую щеку, подпертую рукой в широком рукаве рясы, на мерцающий в завитках волоса нагрудный крестик, на полусмеженные глаза гостя. Пьяное ли горе изливал он, вспоминал ли что-то заветное, никому не ведомое?
Мягкий тоскующий тенор бередил сердце, напоминал о бытии, о любви людской, неразделенной. Бренен мир, бренна жизнь наша! Горке захотелось плакать, ему захотелось перед кем-то излить все. Перед кем? Кому он доверит свою боль и свои муки? Нюра? Ах, Нюра, разве ей такое можно, разве она поймет!
Горка отчаянно потряс тяжелой головой.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Приезжий лектор так и назвал лекцию: «Твое место в жизни». Прочитал, сложил листы и, щуря глаза в белых ресницах, выжидающе посмотрел в зал.
Сидевшая в первом ряду Нюра Буянкина вскочила и, пунцовея от собственной решимости, тоненько выкрикнула:
— Вопросы есть к товарищу лектору?!
Андрей услышал за своей спиной шушуканье, а потом чей-то явно измененный, дерзкий голос спросил:
— А вы, товарищ лектор, нашли свое место в жизни?
По залу, набитому колхозной и школьной молодежью, нерешительно плеснулся короткий смешок. Лектор, ему было лет двадцать пять, не больше, вытер платком вспотевшие ладони.
— Простите, я не совсем уяснил ваш вопрос...
В зале наступила интригующая тишина. Все, по-видимому, ждали необыкновенной развязки. Но тот же измененный, только теперь уже с лукавинкой голос разочаровал:
— Нет вопросов! Отсутствуют!..
Андрей напрягся: сейчас Нюра предоставит слово, а он лишь теперь понял, что сказать-то ему нечего. Лектор говорил о веке атома, о космических кораблях, о новостройках Сибири, где теперь место каждого молодого. А он, Ветланов, собирался призывать в чабаны, на Койбогар! Наверно, убого это будет выглядеть...
— Тише, товарищи, соблюдайте тишину! — Нюра волновалась, успокаивая зал, который веселым шумом провожал с трибуны лектора. — Такое мероприятие... Если нет вопросов, то... кто имеет слово? — и она остановила взгляд на Андрее.
К радости Андрея, его опередил Коля Запрометов, младший брат Ульяны Заколовой.
— Я имею! — крикнул он азартно и, не дожидаясь разрешения, стал торопливо протискиваться к трибуне.
Нюра не знала, что делать: план диспута начинал рушиться. Когда Заколов сказал, что не придет на диспут (срочное заседание правления!) и, как комсомольскому секретарю, все поручает ей, она еле скрыла радость — так ей было приятно это ответственное задание. А вот теперь испугалась.
А Коля уже был за трибуной. У Коли — синие-синие глаза, смотрящие на мир с простодушной жадностью жизнелюба.