— Благодарю за фиалки. — Ее язык нервно облизал нижнюю губу. — Постараюсь сделать все, чтобы они выжили.
— Разве не к этому должны мы все стремиться? — Ален посмотрел на шляпу в руках. — Хочу, чтобы вы знали, Надя: я тут наговорил всякий вздор, к вам он не имеет отношения…
Она встала и негромко проговорила:
— Я так и поняла. Но и у меня характер… Я тоже часто сожалею о своих словах.
Миссис Адам протянула руку, чем несказанно его удивила. Ален коснулся ее руки.
— Снова друзья? — спросил он чуть севшим голосом.
— Думаю, да.
В бессонные часы он занимался самоедством и клялся себе, что не поцелует ее снова, до тех пор, пока она не попросит его об этом. Но это было до того, как ее духи так раздразнили его. До того как он снова ее коснулся.
Чуть сильнее сжав Надину руку, Ален притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, а лишь придвинула мягкие соблазнительные губы, видение которых преследовало его дни напролет, и вздохнула.
— Надя…
— Да, Ален.
— Если есть милосердие в твоей душе, ты попросишь меня поцеловать тебя. Или вели мне убираться из твоего кабинета.
Его губы скривились в подобии улыбки. Зачарованная, она наблюдала, как его лицо приобретало необычную привлекательность.
— Убирайся из моего кабинета. — Ее голос походил на дуновение летнего бриза, а ее карие глаза светились совсем не гневом.
Ален провел своими губами по ее губам — легчайшее прикосновение — все, что он себе позволил. Потом убрал руку и отступил на шаг.
— Берегите себя… и свою очаровательную дочь. В один прекрасный день она станет блестящим врачом.
— Газетчицей.
— Боже упаси. Я уже почти полюбил ее.
Ален выскользнул в дверь, не дожидаясь, когда Надя швырнет в него горшок с цветком.
6
— Ну вот, пожалуй, и все, — закончила летучку Надя, и члены редколлегии разбежались как дети, отпущенные на переменку. Осталась одна Анна Берроуз.
— Нужна твоя помощь, — сказала она, когда Надя удивленно подняла на нее глаза.
— Давай посмотрим, что у тебя.
Анна усмехнулась.
— Насчет заметки о кампании по сбору средств на машину «скорой помощи». Никак не найду зацепку. — Она вздохнула. — Понятно, это очень важно для наших читателей. Но как завлечь их на ужин с лотереей, в которой главный приз — гончая?
Надя кивнула.
— Признаюсь, я покупала билеты в надежде, что не выиграю ее.
— Стив Маккензи заверяет, что эта гончая — чемпионка, настоящая чистокровка и так далее.
Надя размышляла некоторое время.
— О'кей. А что, если кратко изложить историю медицины с начала века и до кануна следующего? С помощью архивных фотографий можно показать, как внедрялись открытия и изобретения, как автомобиль пришел на смену конной повозке и соответственно менялась жизнь врача.
Анна заметно приободрилась.
— Мне это нравится! Обалденная возможность сравнительного анализа. От двухместной коляски до санитарных вертолетов и самолетов.
— Ален… э… доктор Смит упомянул своего предшественника, кажется, это доктор Сеннетт. Посмотри, что у нас на него есть, может, наткнешься на что-нибудь интересное.
— Великолепная идея! Я немедленно займусь этим.
Надя снова надела очки и встала.
— Ты могла бы попросить доктора Смита прокомментировать прошлое и настоящее медицины или рассказать какой-нибудь забавный случай из практики.
— Стоит попробовать. — Анна тоже поднялась, и они вместе направились к двери.
В коридоре на Надю налетела секретарша.
— О миссис Адам, как хорошо, что вы здесь! Телефон в вашем кабинете не отвечал, и я… — Она замолчала, пытаясь отдышаться. — Вы можете поговорить сейчас с миссис Бритл из школы? Это насчет вашей дочери, и срочно.
Надя торопливо вбежала по ступенькам крыльца старого уродливого здания, служившего домом и приемной старого доктора — предшественника Алена — всю его долгую жизнь.
Сейчас в нем размещались кабинеты двух врачей, а на втором этаже квартира, в которой уже два года жил доктор Стикс.
В приемной было полно народу. Надя узнала кое-кого из своих знакомых и обменялась с ними приветствиями. Она быстро подошла к регистратору Монике Паркер и требовательно спросила:
— Где Элли? Я так спешила!
— О, не волнуйтесь так, миссис Адам, — ответила Моника с ободряющей улыбкой. — У доктора Смита полно пациентов…
— С Элли все в порядке? — Надя подняла голову, стараясь заглянуть через высокую картотеку во внутреннее помещение. Моника встала и поманила ее за собой:
— Пойдемте, пока вы совсем не расклеились. Ничего страшного. Доктор как раз заканчивает.
Едва поспевая за пожилой женщиной по длинному узкому коридору, Надя с дрожью в голосе спросила:
— Что значит «заканчивает»?
— С вашей дочкой все будет хорошо, поверьте мне. Она уже крутит доктором, как хочет. — Моника усмехнулась, оглянувшись через плечо.
У последней двери справа она остановилась и постучала, прежде чем открыть.
— Пришла миссис Адам, — объявила она и отступила в сторону.
Надя увидела широкую спину Алена и бледное лицо дочери. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, она вошла в небольшую комнату.
Элли показалась ей совсем маленькой и хрупкой на смотровом столе с холодным компрессом на голове. Ее голая левая стопа явно распухла.
— Что случилось? Миссис Бритл сказала только, что произошел несчастный случай на игровой площадке.
— Возможно, легкое сотрясение и растяжение сустава.
— Это серьезно?
— Ничего страшного. День-два посидит дома и пока должна пользоваться костылями.
— Бедняжка, — прошептала Надя, ее голос выдавал волнение, которое она хотела бы скрыть. — Очень больно?
У Элли опустились уголки рта. Но не от боли, поняла Надя, а от ярости.
— Ужасно больно, и во всем виноват Джон Кристи.
— Что случилось? Неужели он ударил тебя?
— Нет. Но все равно он виноват. Выхвалялся перед Мартой Болен, изображая из себя звезду футбола, и врезался в меня.
— Это Джон, у которого мама похожа на Мадонну, или Джон, у которого отец разводит лошадей?
— Джон-тупица, — пробормотала Элли, — который доставляет твои газеты. — В ее взгляде промелькнуло коварство. — Если ты меня любишь, то уволишь его, — сказала она капризно-очаровательно-убедительным голосом, унаследованным от отца.
Надя подавила улыбку.
— Ты не можешь просить об этом.
Элли опять сверкнула глазами.
— Еще как могу. Я ненавижу этого слизняка.
— Может быть, но это ваше дело, меня не вмешивай.
— Ты издатель и владелец газеты, значит, ты босс. Ты можешь все, и никто ничего не скажет, боясь потерять работу.
— Элли, ты сама понимаешь, что было бы несправедливо наказывать Джона за случайное происшествие.
Эльвира надулась.
— Если бы папа был здесь, он заступился бы за меня.
— Могу сказать лишь о себе: я не намерена никого увольнять.
Из карих глаз Элли брызнули слезы.
— Ты любишь только свою дурацкую газету.
— Неправда, — запротестовала пораженная Надя. — Я люблю много чего другого и прежде всего тебя.
— Тогда отвези меня обратно в Лос-Анджелес к моим друзьям, в мою школу, ко всем тем красивым вещам, которые у меня были, пока мы жили там.
— Теперь наш дом здесь, Эл. Помнишь, как мы говорили о необходимости перемены места?
Элли заплакала вовсю.
— Я больше не хочу жить здесь. Здесь нет пляжа, у здешнего дурацкого телевидения только несколько каналов, а люди смотрят на меня как на чучело только потому, что я нездешняя.
Надя слышала уже похожие жалобы и не знала, как на них отвечать. Но ее дочери больно, а Ален наблюдал за ними со слишком большим интересом.
— Ну Эл… — Ее прервал новый, еще более бурный поток.
— Ненавижу Орегон! Он скучный, бестолковый и… и зеленый. И я ненавижу тебя за то, что ты привезла меня сюда.