– Светка! Ну не могу я против тебя играть в финале. Ну, нечестно это, неправильно. Мы ж обыграем вас под-чистую… а ты дорога мне очень. Не хочу я огорчать тебя.
Остановилась Светка. Поняла меня. Засмеялась звонко, но приветливо.
– Сашка! Это ж игра. Всего лишь игра. И мы ещё поглядим, кто кого обыграет. Мои девчата такие боевые. Не сдюжат хлопцы ваши от нашего напора. Не мечтай, Сашка-капитан, мы вам не поддадимся!
И… Вдруг, я услышал шорох за нашими спинами. Обернулся резко. Вижу – недалечко за камышами стоит Валёк-малёк. Весь бледный, трясущийся от злости. Глаза чёрные бусины прожигают нас со Светкой. Ох, ты! Это ж он услыхал Светкины последние слова, что, мол, я мечтаю, чтобы девчата поддались нам. Что договорились мы с ней, чтобы победа моей команде досталась. Валёк наш он же честный-пречестный. Никогда ни от кого лжи-неправды не потерпит. А тут! Его кумир Сашка-капитан через Светку-бомбардиршу матч договорной хочет устроить.
– Ты! Ты… Сашка! Ну и сволочь же ты! Надо играть всегда по-честному! Всегда.
Трясётся малёк, дрожит от досады на меня. Кулачки сжал, костяшки побелели. Беда!
Я оглянулся на Светку, а она уж дырка-свист. Убежала. Она-то подумала, что малёк увидал, как мы целуемся, вот и стыдно ей стало. И не слыхала она, что Валёк о футболе подумал, а не о нас с ней.
А Валёк всё не унимается, не слышит он слов моих, не понимает. А я, немтырь-бестолковый, никак объяснить ему не могу – что тут промеж нас со Светкой было. Я ж точно знаю – это только наше с ней, тайное. Оберегать любовь нашу от всех надо. Светка тоже так думает и мне – там, на Ведьмином лугу об этом строго-настрого наказала.
Что же это такое делается, люди добрые! Только сейчас, минутку назад, не было счастливее на свете никого, чем Сашка. И вот, тучи чёрные надо мной собираются. Друг мой во лжи меня упрекает, а любимая моя не хочет, чтоб все о нас с ней знали. Нету, нет слов таких, чтоб тоску мою высказать.
А малёк всё кричит, негодует всё. Тут не выдержал я, да и хлопнул его, чтоб приумолк. И не рассчитал свою силу. Так вдарил, что упал Валёк. Вроде бы и не так уж больно он получил. А только брызнули из глаз его бусинок слёзы злые-горькие.
– Фашист! Сашка, вот ты кто. – Начал он кричать мне, срывая голос, давясь слезами. – Предатель! Как отчим мой. Он тоже мамку бьёт и меня. Я и в бокс пошёл, чтобы никто не догадался – откуда синяки эти у меня, чтоб на тренировки все думали. А ещё, чтоб мамку защитить от ирода этого. Она жалеет его и терпит всё. Говорит, что раньше он был сильный и красивый и добрый. А когда его забрали, а потом отпустили – сломался он, сломали его наветами и допросами. Слабым стал, беспомощным и злым на свет весь белый за слабость свою. Поэтому, как выпьет, начинает себя терять и нас бить, вымещать злобу свою на тех, кто любит его. Это она так говорит. А я ненавижу его. И тебя ненавижу!
Убежал малёк, и померкло всё. Нет больше радости в мире этом для Сашки, не осталось…
***
Вернулся я в лагерь. А там – смех, веселье! Витя опять ребят смешит, рассказывая всем, как мы Парамонова с забором провели.
Видно, не было лица на мне, что друзья мои Витя и Ваня сразу кинулись ко мне и увели от всех в нашу палату. А я и им рассказать ничего не могу про нас со Светкой, не моя эта тайна. Ну, как смог, обсказал им про беду с Вальком. Да только, без правды, почему на самом деле так вышло, больно глупый рассказ получился. Но на, то они и друзья мои, чтоб без лишних слов меня понимать. Помолчали мы. А что тут скажешь? Надо как-то Валька убедить, что не со зла я его толкнул. Может, он успокоится, поразмыслит сам, что к чему. Ух! Тяжело это всё.
Уже отбой объявили, горн над лагерем продудел отходную, а Валька в кровати всё ещё не было. Заволновались мы с ребятами не на шутку. Малёк от обиды глупость мог, какую совершить. Есть у него горячность эта, да и мал ещё, по ночи невесть, где шастать.
– Ваня, Витя! Пойду я Валька поищу. Пока его взрослые не нашли, да из лагеря за такую вольность не выгнали. Вот, ума не приложу, куда он мог с реки побежать?
И тут мушкетёры мои, понимающе друг промеж другом закивали. Засуетились, вскочили оба разом.
– Сашка! Он же на плот наш побежал, сбежать, видно, уплыть от всех нас задумал. – Тараторит Витька, сбивается, со слова на слово перепрыгивает, волнуется.
– Он же маленький, утонуть может! – Вторит ему Ваня.
– Стойте, ребята, – я им говорю, – не понимаю я вас совсем. Убежать, утонуть. Ну, какой плот? Откуда здесь ему взяться?
–Эх! Сашка. – Витя хлопает меня по спине. – Совсем ничегошеньки ты со своей любовью не знаешь, не замечаешь. Потеряли мы тебя!
Что? Как они про нас прознали?! Мы ж никак… Мы ж никому…