Мы по ней, значит, под мост проползли, друг другу помогали — там одному не слезть, даже будь ты сто раз ведьмак. Там у них, оказывается, помойка была — все кости и мусор туда скидывали. Так, в общем, мы и выбрались. Ни слова друг другу не сказали, ни он не узнал, как меня зовут, ни я не узнал, как его. Разошлись — и не виделись больше никогда.
Вот тогда, ребят, я из наёмников-то и ушёл. Пришёл сюда, сначала работал много, но накопил деньжат, взял кредит, отстроил ферму.
— А у ведьмака клыки волчьи были? — спросил мальчик.
— Не было, Тревис, — ответил его отец, — просто был человек, как я, только молодой. Только глаза жёлтые, как у кошки.
— А почему их так ненавидели? — спросила девчушка.
— Чёрт его разберёт, — пожал плечами Лефорт, — но вот Корнфуты, низушки, дядя Ферсон и тётя Азалия, их вон правительство налогами обкладывает по самую макушку. А так же, как мы они живут, и с детишками их вы играете, и тётя Азалия вам пряники даёт, а? Вот так и продолжайте, и с их детишками тоже всем делитесь, потому что мало ли, у кого там какие глаза, а у кого, может, волосы на ногах растут, а кто ростом ниже — всё главное, что внутри у человека, а не снаружи.
Закончив изрекать наставления младшему поколению, Лефорт блаженно откинулся, привалившись к стене домика. Потом вдруг спохватился.
— Пойдём, гость дорогой, — сказал он, поднимаясь со скамейки, — раз ты остаёшься на ночь, покажу тебе, где баня.
Борислав последовал за хозяином вглубь сада, мимо яблонь, кустов смородины и крыжовника и раскиданных тут и там клумб. Дорожка уходила всё дальше от берега реки. Скоро они оказались у уже затопленной бани, рядом с которой подрастали гигантские рыжие тыквы.
— Всё тут, и веничек, и полотенце. Я к тебе тоже присоединюсь, только отправлю детишек коров загнать. А ты только к реке после парилки не ходи, хоть тут и дорожка есть, а ходи к бочке вот тут за углом.
— А почему в речку нельзя? Грязно?
— Не, с нашей стороны чисто. Да только там зверюга какая-то живёт. Месяц назад телёнка у меня утянула, а неделю назад — овцу у соседей. Уток никто уж не держит у нас, всех пожрала, зараза.
— Вот тут и пригодился бы ведьмак, а?
— И не говори, брат, и не говори, — зацокал языком Лефорт, — да что ж поделаешь. Ладно, ты начинай, а я мигом.
Фермер ушёл обратно, в пламенеющий закатным светом яблоневый сад. Его гость улыбнулся чему-то своему и отправился мыться.
***
Дверь в сени была скрипучей — Весемир помнил об этом. Будить хозяина в такую рань он не собирался, да и не место этому трофею внутри дома.
Стол, за которым они просидели вчера после бани далеко заполночь, белел в предрассветных сумерках, покрытый серебристой росой. В деревьях пищали просыпающиеся птицы, а от кустов изумительно пахло смородиной.
Весемир бросил голову молодой жагнички на траву рядом со столом, вытер руку об росистую траву. Тварь была ещё молоденькой и ему не составило большого труда избавиться от неё.
Он посмотрел на своё отражение в окне. Действие чар Висенны уже прекратилось и его глаза снова обрели свой обычный вид. Никто этого не увидел — в доме все ещё спали, но Весемир знал, что хозяева вот-вот проснутся на утреннюю дойку.
В курятнике послышалось шевеление. Нахохлившийся петух вспрыгнул на забор, задев крылом висящий на нём горшок, и закукарекал.
Весемир взял туесок с сыром и мёдом, и зашагал прочь из хозяйства Лефорта.
Он знал, что всё здесь сделал правильно.
========== Часть 23 ==========
Комментарий к Часть 23
TW насилие, описания травм
…но готов поспорить, вы посчитаете их оправданными.
Убивая Венцига Гольштина, Весемир хохотал.
Ему стоило огромных трудов найти ту самую угольную шахту, где убили Габриса. За десяток лет деревенька Печи изменилась до неузнаваемости — жители соседних деревень говорили, что на неё по весне сошла сель, затопив шахты и погребя под собой людей заживо.
Конечно, Весемир даже не сомневался в том, что Венциг Гольштин остался в живых.
Таская его за собой на верёвке по камням среди остовов домов, ведьмак уже сомневался в том, что найдёт ту самую шахту. Он был готов удовольствоваться любой другой, или даже прирезать Гольштина прямо посреди руин, но вдруг заметил знакомый вход.
Гольштин, больше не начальник шахты, но владелец борделя неподалёку, в Пасыме, брёл по камням и ревел, как огромный раскрасневшийся младенец. При взгляде на него Весемир испытывал отвращение и гадливость.
— О святой огонь негасимый, помилуй меня, грешного, защити меня и направь меня, ооо, — запричитал толстяк, размазывая сопли об рукав бархатного камзола.
Весемир хохотнул и дёрнул верёвку. Гольштин споткнулся.
— Шевелись, злоебучая свинья! — рявкнул он, — думаешь, твой огонь спасёт тебя? Твой огонь спалил бы тебя дотла, поганый ты выблядок!
Гольштин завыл. Он очень боялся смерти. Он очень боялся боли.
Они вошли в тёмноту пещеры, в которую превратилась шахта. Весемиру не нужен был огонь — он прекрасно видел в темноте. Всхлипывания и подвывания Гольштина эхом отражались от чёрных маслянистых сводов. Ведьмак стал насвистывать песенку.
— Ты демон! Демон из Пекла! — толстяк сменил пластинку, — Вечное Пламя пожрёт тебя! Меня будут искать! Тебя найдут и уничтожат!
— Не будут тебя искать, Гольштин, — равнодушно отозвался ведьмак, — в Пасыме народ рад бы избавиться от тебя. Поймут, что ты сгинул — да и поднимут чекушку за избавление. Ты самая мерзотная тварь, какую я в жизни встречал, Гольштин, а уж этого дерьма я повидал много.
— Ууууу…
Весемир резко подтянул к себе верёвку и пару раз врезал толстяку по лицу.
— Да завали ты ебало!
Двинулись дальше. Совсем скоро ведьмак остановился и пинком повалил своего пленника на пол.
— Смилуйся! — закричал тот, — пощади! Я отдам тебе всё золото…
— …уже предлагал, — напомнил ведьмак.
— Любых женщин, всё своё дело! Я никогда в жизни больше не скажу злого слова о ведьмаках…
— …верно, не скажешь.
— Я не буду больше красть у шахтёров! Распущу бордель! Хочешь, я уйду в монастырь, я раздам все свои деньги, только пощади, уууу!
— Ни хера ты этого не сделаешь, Гольштин. Даже если я не прикончу тебя здесь.
— Сделаю, клянуусь! Ну, неужели ты и правда демон из Пекла? Неужели в тебе не осталось ничего человеческого?
Весемир расхохотался.
— А что человеческое, а, Гольштин? Уж не убивать ли зелёного пацана ради забавы и по своему скудоумию? А? Ну-ка? Может, покупать из голодных домов десятилетних девчонок и отправлять их на панель? Может, забавиться с этими девчонками? А, Гольштин, это человеческое?
— Они сами хотят! Я плачу им за это деньги! Я помогаю им заработать, они бы сдохли в…
— Уууу, гнида! — Весемир врезал ему по лицу сапогом, — тебя б трахнуть черенком от лопаты, да лопату марать неохота.
После удара Гольштин лежал, скорчившись на полу. Весемиру даже показалось, что он не рассчитал силу и Гольштин умер, но скоро услышал тихие всхлипы.
— Ты знаешь, одна мудрая женщина отговаривала меня от того, чтобы убивать тебя, — сказал Весемир, — в конце концов, ты не знаешь, где находится Каэр Морхен. Она бы явно разозлилась, если бы узнала, как мы тут с тобой развлекаемся. Но её здесь нет.
— По…послушай с-свою же-же-женщину, ве-ведьмак, — захлёбываясь соплями и кровью подполз к нему на коленях Гольштин, — прояви ми-милость!
Весемир замолчал, будто обдумывая его просьбу и снова замычал песенку.
— Знаешь песенку-то, а?
— Неееет, — всхлипнул Гольштин.
— Через ночку на восток
В лунном серебре
Гнал коней святой пророк
Выкупать в заре
Кони громами подков