Не знаю, как Александр Сергеевич, но по части воздействия на утонченные чувства необъятной романтической особы молодой физрук Сергей Александрович был гораздо гениальнее.
От ежедневного кошмара спасал видеомагнитофон.
За два года я посмотрел все, что было в видеопрокатах районного центра. Тогда же я впервые увидел ее.
Честно говоря, сначала она не произвела на меня никакого впечатления. Вернее, скажу так: я отложил кассету «Молчание ягнят» в сторону и принялся за другую картину, уже не помню, какую. Но что-то заставило меня вернуться к тому фильму. Я пересмотрел его еще два раза.
На следующий день, к счастью, свободный от школы, я обошел все немногие видеомагазины. В результате такого обхода в моей сумке лежали: «Контакт», «Таксист», «Мэвэрик» и «Соммерсби».
Всю ночь я просидел перед экраном, а утром уволился из школы.
Я испытываю непреодолимое отвращение к тем людям, что создают себе кумиров. Мои чувства и мысли были абсолютно лишены той пошлости, которая у потерявших разум фанатиков называется любовью. Думаю, в Джоди я сумел разглядеть символ своей свободы. Не спрашивайте, как такое могло произойти. Я и сам не знаю ответа. Я боялся наделить ее качествами, ей, вероятно, совсем не присущими. Повторяю, больше всего на свете я боялся сделать из нее кумира. Это был парадокс: увидев в ней символический образ своего освобождения, я продолжал смотреть на нее трезвым взглядом.
Возможно, нечто подобное испытал и Джон Хинкли, посмотрев «Таксиста». Я не исключаю, что его чувства были гораздо сложнее обычного фанатизма, когда он пытался из-за мыслей о Джоди Фостер убить Рональда Рейгана. Однако элементарная ревность заставляет меня думать, что мой феномен все-таки исключителен.
Я не намеревался никого убивать. Единственное и непреодолимое желание, становившееся с каждым днем все сильнее, заключалось в том, что мне захотелось встретиться с Джоди. Я понимал абсурдность и трудность задуманного. Даже преодолев половину земного шара, я практически не приблизился бы к цели, потому что по-прежнему находился бы от Джоди на расстоянии тех миллионов негеографических миль, которые отделяют жителей Олимпа от простых смертных.
Я решил угнать самолет. Мой дьявольский план был очень прост. Похищение лайнера заранее обречено на провал, в этом я не сомневался. К тому же мне чуждо насилие, и за настоящее оружие я ни за что не возьмусь. Совсем другое – захватить самолет маленький, в тихом месте, до которого никому на свете нет дела. Одного заложника – пилота – мне вполне бы хватило. Прилетев в Лос-Анджелес, я выдвинул бы единственное требование: пригласить Джоди Фостер. Я говорил по-английски довольно хорошо и рассчитывал убедить американцев в безобидности моих намерений. Я очень надеялся, что она согласится войти в самолет. Я намеревался рассказать ей о тех мыслях и чувствах, которые она сумела поселить во мне. Мне нужно было взять ее за руку: в этот момент я был бы абсолютно свободен, как может быть свободным только человек, всходящий на плаху. Те несколько минут, что отделяют его от смерти, делают приговоренного равным богу.
И вот с колотушкой в руке я нахожусь в кабине кукурузника.
Солнце клонится к правому борту, но в салоне еще жарко. Вокруг самолета, взявшись за фуражку, бродит Иван Иванович, представитель деревенской власти, милиционер во втором поколении. Судя по его напряженному виду, он пытается вычислить мои действия, продумать всевозможные варианты. Периодически он подходит к кабине и, соблюдая меры безопасности, то есть держа руки на виду, заглядывает в иллюминатор.
– Ему за удобрениями давно пора лететь, а ты держишь его! Террорист! Какая, к дьяволу, Америка! Ты что, сдурел?! Он же Москву на карте не найдет!
Услышав в свой адрес это безобразное замечание, дядя Петя оглушительно захрипел в приоткрытый иллюминатор:
– А не пошел бы ты на тын еловый, Иваныч! Это я-то не знаю, где Америка?!
Ситуация выходила из-под контроля, и мне пришлось громко сказать:
– Приказываю замолчать! Вы, там, отойдите от самолета, не то я до смерти заколочу пилота вот этим! – Я помахал перед сползшим с кресла дурным дядей Петей колотушкой так, чтобы Ивану Ивановичу было хорошо видно.
Милиционер поспешно отбежал и, сняв фуражку, принялся судорожно ею обмахиваться. Мне хотелось думать, что делает это он по причине безудержного страха, нежели от жары.
– Послушай, – опять начал он, – ты хоть подумал своей башкой, как вы туда долетите?! Вам же придется переть через всю Атлантику, вы же утопните! Ты что, думаешь, горючего в этом гадюшнике на колесах хватит перелететь океан?!