Зосимчик тоже летом работала проводником. Она рассказала, что в предпоследней поездке Кравченко нашёл себе новую Морин, со старой своей философиней Аней расстался.
- Прямо чудо в перьях! – смеясь, поведала Роза. – Манерная и странноватая! Он нашёл эту девицу на инфаке. Евреечка, так сама и объявила нам, проводникам, на собрании перед очередной поездкой, куда привёл её Алёшка. Сказал, что она на время заменит заболевшую Ленку Самохину. Представил Инной Зальц. Её поставили одну на вагон, на ночь я должна была подменять. И знаешь, что произошло в Новосибирске! - продолжила рассказ Зосимчик. - Наш командир Коробов Виктор за два часа до прихода поезда на станцию в своей обычной приказной манере дал указание: «Всё помыть внутри и снаружи, закрыть вагон и быть готовыми!» Имел в виду, что убраться в вагоне заранее, чтобы по прибытии спокойно пошляться по городу. На осмотр Новосибирска у нас было всего часов пять. В назначенное время собрались у бригадирского вагона все, кроме Инночки. Пошли к её вагону, а она, дурочка, где-то раздобыла ящик, взобралась на него и моет лентяйкой окна с перрона. Витька кричит ей: «Что ты делаешь? Мы тебя заждались!» Отвечает спокойно: «Мою снаружи вагон, внутри я уже помыла, вы же сами сказали!»
Странно было Тинке слушать о чудачествах новой Алёшкиной «Морин» из уст такой же немного чудаковатой Розы, которая сама не раз по доброте и доверчивости попадала в смешные ситуации. Из-за того же Коробова, например. Как-то на лекциях она заметила у него сзади прореху у рукава пиджака.
- Коробов, у тебя по шву рукав отрывается, надо зашить! – не удержалась сказать Зосимчик.
После занятий на её кровати в общежитии (Роза жила с Тинкой в комнате временно, пока одна из девушек лежала в больнице) оказался коробовский пиджак с запиской: «Принёс пиджак, как просила, когда зашьёшь, верни назад!»
Ничего не поделаешь, пришлось пришивать рукав. Это ещё бы ничего, но на следующий вечер раздался стук в дверь, пришёл Алик с их курса:
- Мне сказали, Роза, ты Коробову зашила пиджак. А у меня у рубашки оторвались пуговицы. Ты не пришьёшь?
В тот же вечер Володька с четвёртого курса принёс брюки, чтобы поменять в них замок. Зосимчик чуть не взвыла от возмущения, но отказать не смогла. Провозившись с замком часа два, на следующий день сбежала из общежития жить домой.
Новая подружка Алёши Кравченко и вправду оказалась поразительной. И по яркой наружности, и по манере держаться величественно, и говорить важно, со значением, словно она пуп земли. У неё были прекрасные каре-зелёные глазищи чуть на выкате, с густыми ресницами, чёрные брови дугой, смоляные волнистые волосы, высокая грудь и осиная талия, обхваченная широким поясом. Похоже, тоньше Тинка ещё не видела.
Имелся у неё во внешности, пожалуй, один лишь изъян: передние зубы были великоваты и выдавались немного вперёд. Когда Инна раскрывала свой красивый пухленький ротик, в немалой, к общему удивлению, улыбке, восхитительные черты её искажались, и прекрасное личико становилось неприятным, в нём появлялось что-то лошадиное.
Первое, что она произнесла, как только Алёша представил её Тинке и Вадиму:
- Вы, наверное, обратили внимание, что я евреечка?
- А Валентина - башкирка, - вклинилась в её речь пришедшая вместе с Алёшей и Инной Зосимчик. – Потому что в Башкирии родилась. А я китаянка, а может, узбечка… Это так важно? – и захихикала.
Инна, равнодушно взглянув на неё, промолчала. За столом поначалу она не раскрывала рта, когда же Зосимчик стала рассказывать о своей работе в аптеке, неожиданно заговорила:
- Позволь поправить тебя, Роза, не бАловаться, а баловАться.
- Хорошо, - согласилась Зосимчик и принялась с воодушевлением описывать события дальше.
И снова вдруг прозвучало:
- Позволь поправить тебя, Роза, не зАвидно, а завИдно.
Когда Инна поправила Зосимову в третий раз, начиная словами «Позволь поправить…», та не на шутку взвилась:
- Не позволю! Набери в рот воды или еды, жуй, молчи и не слушай! Не для тебя рассказываю!
На гнев Инна Зальц отреагировала безмятежным спокойствием, мило улыбнулась, не показывая лошадиных зубов, лишь одними губами и невозмутимо, без какой-либо обиды на лице принялась за еду. Через минут десять ни с того ни с сего заявила:
- Хорошо, что Алёша наполовину еврей! У меня мама тоже полукровка.
Все недоумённо взглянули на Алексея.
- На какую половину? – прыснула Зосимчик и, не обращая внимания на останавливающие тычки Алексея под столом, настырно спросила: – Нижнюю, верхнюю?