Тор присел рядом со мной как зверь, готовый к бегству.
– Прости, что пришлось принять помощь этих людей, – сказал он. – У меня не было выбора.
– Кто они?
Я не повернул головы, чтобы снова посмотреть на нее, но видел молодую кисианку боковым зрением. А шаги позади меня означали, что в комнате есть как минимум еще один человек, а может, и больше.
– Они были одеты как солдаты, – ответил Тор, опасливо покосившись на женщину. – И хорошо вооружены, но не думаю, что они те, за кого себя выдают. Крестьяне, хозяева дома, много им кланялись, так что, возможно, этот человек какой-то вельможа.
Я вздрогнул от мерзкого ощущения, когда нить стянула кожу.
– А где мы? – спросил я, стараясь отвлечься от боли в ноге, как будто врезающейся в кость.
– Не знаю, – скривился Тор. – Я нашел тебя у дороги и был уверен, что Сетт отправит за мной Клинков, поэтому просто скакал вперед. – Он выдавил неуверенный смешок. – Проклятье, эти кисианские кони – просто неразумные твари.
– А Дзиньзо?
– В сарае. С ним все в порядке. Я даже вычистил его и дал сухого сена.
Другие вопросы застряли у меня в глотке, я не мог выговорить их, поскольку боялся ответов. Опустилась напряженная, хрупкая тишина. Лишь ритмичные уколы иглы нарушали нить моих размышлений, принося облегчение, хотя из-за них в животе все сжималось.
Позади меня раздался низкий голос. Снова кисианский. Молодая женщина ответила, не поднимая глаз. Тор переводил взгляд с одного из них на другого, слушая разговор, затем, увидев озадаченность на моем лице, сказал:
– Они говорят о тебе. Она считает, что ты можешь все-таки выжить, а он предостерегает от излишнего оптимизма. Говорит, такие раны могут загноиться.
Женщина завершила разговор, пожав плечами, и Тор перевел ее последние слова только после моего напоминания.
– Она говорит, что тогда это будет еще более пустая трата ниток, чем… не уверен, что правильно понял слово, нас не учили ничему такому, но, кажется, она говорит о… – он сделал неопределенный жест, будто шьет, – о подушках? О картинах, вышитых на подушках. Вроде наших вышитых попон.
Все молчали, пока она не затянула нитку в последний раз и перекусила ее.
– Можешь сесть? – перевел Тор, когда она впервые заговорила со мной. Молодая женщина поджала губы в ожидании ответа, и мне никогда так не хотелось знать их язык, как перед лицом такой нетерпеливости. – Она говорит, что так будет легче перевязать рану. И здесь есть вода. И мясо. И рис, если ты готов поесть.
Тор предложил мне руку, но я отказался. Я сел, опираясь на дрожащие руки, и комната снова закружилась. Девушка быстро убрала что-то, что я едва не перевернул, но ничего не сказала, только цокнула языком. Ее спутник, кисианец средних лет с покрытым шрамами ничего не выражающим лицом, передал ей пучок длинных льняных лоскутков, только что оторванных, если судить по неровным краям. Он заметил мой вопросительный взгляд, но тоже ничего не сказал и вскоре вернулся к своим делам у огня.
– Это кисианцы, – сказал я, наконец решившись высказать то, что так меня беспокоило. – Мы убивали, жгли и завоевывали их земли, захватили их столицу. Зачем они нам помогают?
Тор протянул мне глиняную кружку, расписанную мелкими цветами. Я отхлебнул, боясь раздавить ее – руки внезапно показались слишком большими.
Мальчишка не ответил.
Положив мою ногу себе на колени, как на табурет, кисианка начала бинтовать рану. Любопытство взяло надо мной верх, и я посмотрел на ногу, пока девушка не успела ее прикрыть. Йитти был хорош, но она сделала в два раза больше крошечных стежков и оставила рану более чистой. Теми же проворными руками она вскоре плотно ее забинтовала.
Я посмотрел на Тора.
– Так зачем?
– Они хотят знать, что произошло. В городе. Они думают, что мы наемники. Я обещал рассказать, если они тебе помогут. Мне показалось, что это невысокая цена.
Настал мой черед не отвечать. Все тело болело, хотелось спать, но во второй раз за несколько дней в животе бурлил тошнотворный голод. На этот раз я не спешил с едой, зная, что станет плохо, если буду есть быстрее. А хуже нетерпения этой женщины могло бы стать только ее отвращение.
Покончив со своей работой, она исчезла в другой, отделенной занавеской комнате. Сквозь потрескивание огня и стук дождя я слышал, как она там движется.