– А разве мы уже не воюем? – впервые вступил в разговор капитан Менесор э’Кара.
Светлейший Бахайн что-то ответил, но перевод утонул в вихре яростных одобрительных возгласов, Ошар не поспевал за капитанами. Кисианцы переводили взгляды с одного сердитого лица на другое и, не добившись ничего вразумительного от Ошара, уставились на императора. Слабая надежда, которую я лелеяла с самого прибытия, угасла. Мы нуждались в кисианцах даже больше, чем они в нас, но как нам тут строить свой дом, как править, если язык стал таким серьезным препятствием на пути к взаимопониманию? Во всей Когахейре лишь четверо левантийцев говорят по-кисиански. Если с ними что-то случится, трудности станут непреодолимыми.
Однако не было времени как следует обдумать эту пугающую перспективу – шум в комнате усиливался.
– Да, но долгую войну, левантийскую, а не короткую стычку, – переводил Матсимелар расстроенному Бахайну.
– Мы страдали от рук чилтейцев, пока вы отсиживались, – рявкнула Тага.
– Именно! Наши люди умирали из-за ваших амбиций, – бросила в лицо Бахайну Лашак.
– Как и наши! – огрызнулся он.
– Но у них был выбор.
Ошару и Матсимелару приходилось перекрикивать нарастающий шум.
– Если ждать, пока мы станем сильнее, они тоже станут сильнее.
– Дожди ничто по сравнению с приближающимся снегом!
– Вы правда хотите дождаться, пока они атакуют нас первыми?
Гидеон молча наблюдал, по очереди поворачиваясь к говорящим. Кому-то это могло показаться равнодушием или любовью к хаосу, но его внимательный взгляд из-под сдвинутых вместе густых бровей был взглядом охотника, выжидающего нужный момент для удара.
Йисс единственная из всех ничего не сказала, и я вдвойне порадовалась, что стою в стороне, когда к ней повернулась Лашак.
– Ты все время молчала, Йисс. Только не говори, что согласна оставить наших врагов в покое.
– Я намерена довериться решениям нашего императора. Он пробыл здесь дольше всех и привел нас сюда.
Лашак побагровела, сжав кулаки, а все взгляды обратились к Гидеону.
Он наконец вышел в центр круга и раскинул руки.
– Я благодарен вам за искренность, с которой вы высказали свое мнение, – сказал он, обращаясь скорее к нам, чем к кисианцам. – Мы дорого заплатили за то, чтобы оказаться здесь. Если хотим удержать эту землю, если хотим отомстить тем, кто использовал нас, нужно перестроиться. Нарастить силы. Я разделяю ваше стремление уничтожить тех, кто повинен в наших страданиях, но мы должны сделать это, когда будем готовы, когда погода будет для нас привычной, когда у нас будет время составить план, который приведет к их полному поражению. Несмотря на все страдания и боль, нам всегда была присуща осторожность, поскольку мы должны думать не только о себе, но и о своих гуртах. Теперь мы все – гуртовщики и старейшины – должны прежде всего выжить.
Когда он закончил говорить, даже кисианцы повернулись к нему, будто подсолнухи к солнцу. Сдержанная, трогательная манера речи пробудила во всех гордость. Я уже видела, как она действует на левантийцев, но не ожидала обнаружить то же выражение на лицах людей, чья жизнь, язык и культура так отличались от наших.
– Утром я выступлю перед всеми, – продолжил Гидеон после короткой паузы, Ошар лишь немного отставал от него. – Так каждый сможет услышать о наших планах из первых рук и понять причины моего решения.
Он легонько вздохнул.
– Если кто-то хочет продолжить обсуждение этого конкретного решения, полагаю, будет лучше сделать это наедине. И, надеюсь, в следующий раз мы сможем вести себя более организованно, хотя бы ради удобства наших переводчиков.
Это был знак, что встреча окончена, и я удивилась, насколько легко кисианцы, при всем их уважении к Гидеону, позволили отделаться от себя. Возможно, они просто получили то, что хотели, в то время как некоторые из левантийских капитанов выглядели неубежденными. Но Гидеон уже вышел из круга, и им ничего не осталось, как сделать прощальный жест и покинуть зал вместе с кланяющимися кисианцами.
Пользуясь положением начальника императорской стражи, я осталась, когда зал опустел. Гидеон не пошевелился.
– Ну что, Дишива, – сказал он, когда мы остались наедине, не оборачиваясь и глядя в пол. – Я нас всех опозорил?
– Нет, ваше величество.
Он повернулся, скривив губы в улыбке.
– Из твоих уст этот титул звучит так странно.
– Произносить его тоже странно, но ты хорошо справляешься. Похоже, даже кисианцам ты нравишься. Но я беспокоюсь.
Он выгнул брови.
– Беспокоишься? Пусть я теперь император, мнение моих людей до сих пор ценно для меня.
– Я беспокоюсь, что ты… ты слишком им доверяешь. Особенно… светлейшему Бахайну.
– Он нам нужен. Ты поморщилась, и мне неприятно это признавать не меньше, чем тебе слышать, но он нам нужен. Гурты плохо разбираются в деньгах и не особенно нуждаются в них. Обычно мы обмениваемся товарами и услугами, а не монетами, если только не имеем дело с купцами из городов-государств. Я могу сколько угодно носить алые тряпки и сидеть хоть на десятке тронов, но из этого ничего не выйдет без такого человека, как Бахайн, склонившегося у моих ног. Только когда мы обретем полноправное влияние и богатство, он станет нам не нужен.
– Он знает, что нужен нам.
– Конечно, знает, – натянуто улыбнулся Гидеон. – Именно поэтому я согласился жениться на госпоже Сичи и не вступал с ним в противостояние. Пусть считает меня марионеткой, меня это не волнует до тех пор, пока он дает то, что нужно.
Эти прагматичные слова были одновременно самым достойным и недостойным из того, что я когда-либо слышала. Они унижали его гордость, и тем не менее он поставил нужды гурта превыше себя и тем заслужил мое уважение до последней капли.
– Ты меня понимаешь, – сказал Гидеон, будто прочтя мои мысли. – Если бы только Рах обладал твоим пониманием…
Он не закончил фразу и вздохнул, и я задалась вопросом, была ли я единственной, с кем он говорит о Рахе, единственной, кто так же мучился из-за отступничества Раха, как он.
– Не думаю, что Раху не хватало… понимания, – сказала я, не в силах посмотреть на него. – Ты не думал, что… Лео Виллиус… – Гидеон нахмурился, но я зашла слишком далеко, чтобы останавливаться. – Что это он виноват в том, что Рах отвернулся от нас? Он был мертв, Гидеон. Он не может сейчас ходить и говорить в том же самом теле, будто ничего не произошло.
Гидеон нахмурился еще сильнее.
– Я не знаю, что он такое, но это единственный мой козырь, на который никак не может повлиять светлейший Бахайн. Одно это делает Лео Виллиуса настолько ценным, что остальное уже не имеет значения.
«Даже Рах?» – едва не спросила я, но осеклась, взглянув на свирепое лицо Гидеона.
– Тем не менее позаботься, чтобы завтра дежурило побольше Клинков, – наконец сказал он, немного расслабившись. – Нужно, чтобы все прошло гладко.
– Да, ваше величество.
Он собрался уйти, но остановился, поравнявшись со мной, и положил руку мне на плечо.
– Верь мне, Дишива. Нам нужно будущее. Нужно место, где мы сможем существовать. И если оно не здесь, то где? Если не сейчас, то когда?