— Не-а. Мурчик без меня всю ночь плакать будет, никому спать не даст.
Так я и знал! Вот еще история! Куда же их девать, да еще ночью? К Ивану Ивановичу можно бы — так у него опять же свои коты, и собака еще…
Барс все дрожал и умоляюще глядел на меня. Мурчик, я чувствовал, тоже очень тосковал и тревожился: ну еще бы, он в чужом доме, да тут еще кот-хозяин его не хочет принимать, а домой не вернешься. Интересно, неужели он и это понимает?
— Ладно, ребята! — решил я наконец. — Была не была, пойду я поговорю с Ксенией Павловной, авось найду с ней общий язык… А Барса я пока с собой возьму.
Заспанная Ксения Павловна слушала меня, конечно, без малейшего восторга, но и без злости.
— Ладно уж, ведите его сюда, кошатника вашего! — сказала она, моргая слипающимися веками. — Да вот еще, помогите мне с антресолей раскладушку и матрасик стащить… Добрые люди, поди, третий сон видят, а вы тут с котами да с ребятами по ночам валандаетесь… И эти еще нескладехи, Пестряковы, Геркины родители, до чего себя допускают. Татьяна уж тут ко мне прибегала, спрашивала про Герку, а я нарочно сказала, что был, мол, да пошел, а куда, неизвестно пускай побегают, поищут, дураки такие! Всё на бабку валят, но бабка бабкой, а сами-то они с Петром маленькие, что ли?
Ксения Павловна сердито напялила наволочку на подушку и вынула из шкафа чистенькую, аккуратно заштопанную простынку.
— Пускай мальчуган хоть одну ночку в чистоте поспит! — ворчала она, застилая постель. — Я уж его, пока он тут с Мурчиком вас дожидался, сгоняла мыться, майку и трусы ему чистые дала, Валеркины старые, три года назад куплены, а ему как раз пришлись. Батюшки светы, ну до чего ж он худой и грязный, прямо как беспризорник. Да что, Татьяна в молодости халдой была, халдой и осталась. Моются ли они когда или так живут, даже и не знаю, всегда на них столько грязи, что хоть репу сажай. А в квартиру небось и войти страшно… Вы что же, говорить с ними собираетесь? Да разве с ними сговоришься? Время зря потратите, только и всего… Хоть один-то к ним не добивайтесь, возьмите кого посолиднее.
— Ивана Ивановича если? — вслух подумал я.
— Вот, правильно, его! Тем более, у него дочка учительница, в случае чего он может через школу воздействовать.
— Ладно, я с ним сговорюсь. А Мурчика вы у себя подержите до вечера?
— Несите уж! И ребят гоните спать. А то ваш Барсик совсем извелся: что ж это, чужого в дом пустили, а его, хозяина, из дому выставили!
Барс действительно места себе не находил — метался по комнате, то и дело подбегал к двери и жалобно мяукал.
— Пойдем, котенька, спать, — сказал я, беря его на руки. — У нас-то с тобой есть свой дом, и никто нас не обижает, и все нас любят, хорошо нам с тобой, а вот другим плохо, братец!
— Да уж, — вздохнула Ксения Павловна, — чего только в жизни не бывает! И мальчуган тоже с характером! Я ему говорю: отдай, мол, кота нашему Валерке, будешь сюда ходить, с ним играть. Он думал-думал, а потом: «Нет, говорит, я лучше сам из дома уйду». И никаких резонов не слушает! Самостоятельный чересчур.
Она открыла мне дверь и, стоя на пороге, вдруг спросила:
— И неужели же это все теперь коты и собаки будут людей понимать?
— Да они и раньше нас понимали, только мы этого не замечали, — сказал я.
— Ох, навряд ли! — Ксения Павловна недоверчиво покачала головой. — Никогда я про такое и слыхать не слыхала, разве что в сказках. А сейчас, от радиации от этой, что ли, не разберешь, что и делается: коты разговаривают, надо же! Вот вы говорите: бабка Пестрякова кота испугалась. А и мне ведь, по совести-то говоря, теперь все же боязно в вашу квартиру заходить.
— А как же вы Мурчика хотите к себе взять? — не удержался я.
— Что ж делать-то? — вздохнула Ксения Павловна. — Мальчишку жалко очень, да и кот богатый, большущий какой, красивый. А что он на задних лапах ходит это ничего, это я в цирке одного такого видала, еще девочкой была… Ну, давайте, что ли, ребят сюда.
И, глядя мне вслед, она тихо проговорила:
— Ох, чует мое сердце, добром это дело не кончится…
Глава тринадцатая
Чтобы проникнуть в сущность очевидных явлений, требуется весьма незаурядный ум.
Обыкновенный, средний человек совершенно не сознает размеров своего невежества.
Наутро я перезвонился с Иваном Ивановичем и сказал ребятам, чтобы они по пути взяли у него записку и передали в школе Лидии Ивановне, его дочери. Я уже знал, что Геркин отец возвращается с работы в половине шестого, мать немного позже. И мы решили, что пойдем к Пестряковым около семи, а Ксения Павловна забежит к ним утром и скажет, что Герка жив-здоров.