Только посмотри на меня: я похож на мужчину средних лет, а на самом деле под этой лживой кожей скрывается человек настолько старый, что это трудно себе вообразить. Ещё сложнее – понять, насколько мне тоскливо. Единственное, что приносит мне радость, это воспоминания о тех временах, когда Гелион был ещё жив. Прошло почти три тысячи лет – я единственный, кто может вспомнить, какой на самом деле была моя солнечная страна Этрурия.
Большую часть своего детства я провёл среди глины и кувшинов с дивными рисунками – в темноте и сырости. Мой отец был гончаром. Тогда это звание означало совсем не то, что сейчас. Гончары – это те, кто имел ключи к царству мифов и легенд; это те, кто воплощали магию из сказок в жизнь. Мало профессий было в те времена, которые уважались и почитались сильнее.
Отец был тихим и замкнутым – мне всегда казалось в детстве, и я привык думать так до сих пор, что он дышит одной лишь глиной, и разговаривает только с ней. Глина – это целый мир, который больше и прекраснее того, в котором мы живём, и в котором у нас столько неприятностей. Он научил меня так думать; и хоть гончару вовсе необязательно быть отшельником – я стал им с малых лет, даже не думая, что может быть иначе.
До того, как мы познакомились, Гелион всё время проводил с другими беспризорными детьми. Ему и его друзьям всегда было чем заняться. С того момента, как дети этрусков учились ходить – они уже начинали охотиться. Во все времена существования нашего прекрасного народа – это занятие почиталось за высшую форму искусства. Тогда в лесах на одного человека приходилось десять или двадцать зверей, многие из которых были хищниками. И охота считалась вовсе не истреблением, а способом взаимодействия с миром. Иногда мой отец тоже выходил на охоту; но на все его попытки обучить меня этому делу я смотрел скорее с жалостью. Я любил просто ходить или бегать по лесам. Это всегда было странное, колющее чувство – ведь тело моё так привыкло к сырости и темноте гончарной мастерской. Пока охотники посильнее натягивали луки и точили ножи, я просто пробегал мимо, разворачивался и летел куда-нибудь в сторону полей и холмов.
Но среди всех потомков этрусков мало нашлось бы тех, кто в юном возрасте смог бы сравниться с Гелионом. Опытные охотники часто брали этого золотоволосого мальчика с собой и считались с ним как с равным. Не смотря на это, в один из дней, когда он преследовал дичь, он не заметил ловушки и споткнулся, упав в яму с такими гладкими стенами, что никто не смог бы выбраться наверх.
Любой захотел бы составить Гелиону пару в охоте. Он мог выбрать себе любого, но вместо этого предпочитал всегда выслеживать добычу один. Ни одна живая душа не могла бы сказать наверняка: где он сейчас. Никто и не беспокоился: все знали, что в случае чего Гелион сможет постоять за себя. Но этруски, видимо, слишком много грезили о сказочных подвигах героев из мифов и легенд – они слишком быстро начинают забывать о способностях простого человека. Беспокоиться о нём его родные и близкие начали бы лишь на третий день, когда с добычей в руках возвращаются последние охотники. Тогда его начали бы искать. Может и нашли бы – но уже мёртвого. И сам он прекрасно понимал это, как и то, что спасти его может только чудо.
Ему бы стоило кричать – так, как он этого никогда не делал. Скорее всего, его бы услышал какой-нибудь охотник. Так сделал бы каждый на его месте. Но не он. Гелион – лучший из всех этрусков, которых я знал – просто сложил руки на коленях, прислонившись спиной к земляной стене ямы и стал дожидаться, пока боги проявят свою милость и спасут его. А если нет – то как он сможет жить дальше зная, что мир отвернулся от него и забыл о нём?! Нет, для него было лучше умереть, чем знать, что нет никакого покровительства богов. Утратив веру в них и в себя – он умрёт, даже если сердце его будет биться дальше, подымаясь и опускаясь. Он повторял внутренним голосом фразу: «Боги – обязательно пошлют мне духа, который спасёт меня». Он повторял её из раза в раз. Молитва избавляла его от скуки. Силой духа, он тянул время вперёд.
Дух, о котором он просил с таким отчаянием – проходил рядом. Случайности, которые настолько невероятны, что кажутся вымыслом – много раз мне придётся сталкиваться с ними в будущем.
Я помню тот день, будто он был сном, который ребёнок увидел в детстве, а после проносит его через всю жизнь. Я, как всегда ничего не делал – лишь прятался в лесу от людей и разговаривал с духами, которые не сильно были щедры на ответы. Я шагал между деревьев, вглядываясь в каждый неповторимый изгиб коры, избитой насекомыми – и учился видеть в этих линиях, так напоминающих людскую ладонь свой собственный, лежащий вдалеке от всего мир.