В следующую ночь в разведку отправился взвод под командованием лейтенанта Н. Ф. Тейдеровича. Моряки незамеченными подобрались к окопам противника, выбили оттуда немцев ручными гранатами. Враг опять пустил в ход все свои огневые средства. Разведчикам пришлось отойти, но добытые ими сведения оказались очень важными.
13 января к нам прибыло пополнение из остатков [151] расформированной 8-й бригады морской пехоты полковника Вильшанского. Возглавлял эту группу командир батальона капитан Леонид Павлович Головин. Так как все командиры батальонов у меня налицо, я назначаю Головина начальником штаба пятого батальона, а прибывших с ним бойцов распределяю по разным подразделениям. Бригада наша становится полнокровной, мы сможем теперь воевать активнее.
С разрешения командования сектора готовимся улучшить позиции бригады. Решено выпрямить наш фронт, продвинув левый фланг — четвертый батальон — на 200–300 метров вперед, и очистить гору Гасфорта от гитлеровцев.
16 января после короткой артиллерийско-минометной подготовки четвертый батальон капитана Родина начал наступление. Пользуясь завязавшимися боями на высоте 154,7, капитан Подчашинский быстрым маневром тринадцатой и четырнадцатой стрелковых рот занял окопы боевого охранения немцев восточнее Телеграфной горы и в излучине реки Черной. Немцы пытались оказать сопротивление, но не устояли перед стремительным натиском наших подразделений и отступили на левом фланге на 400 метров и в центре на 100 метров.
Положение на крымском участке фронта складывалось в нашу пользу. Под Севастополем противник прекратил атаки и оттянул часть сил на керченско-феодосийское направление. Однако против нас стояли еще достаточно сильные как по количеству солдат и офицеров, так и по вооружению немецко-румынские части. Осадные войска противника все еще состояли из четырех дивизий и нескольких отдельных частей, мощной артиллерии и авиации, базировавшейся на аэродромы Крыма.
В конце января я встретил на КП армии начальника инженерных войск генерала Хренова.
— Полковник Жидилов, как вы считаете, смогли бы мы сейчас перейти в наступление? — без обиняков спросил меня генерал.
— Я всегда готов к активным действиям.
— Вы-то, может быть, и готовы, а как ваша бригада в целом?
— Я и говорю за всю бригаду.
— Мне кажется, — продолжал генерал Хренов, — что нам можно и нужно организовать наступление из [152] крепости. Многие с этим согласны, но существуют и другие, резко противоположные мнения.
Вопрос о переходе в наступление вынашивался многими командирами соединений, но командование оборонительным районом, очевидно, считало наши войска для этого недостаточно сильными. Такие выводы командования подкрепились еще и тем, что высаженные нами десанты в Евпатории 5 января, а через несколько дней в Судаке не привели к ожидавшимся результатам. Оба десанта, израсходовав свои силы, погибли. В Евпатории погиб мой товарищ капитан 2 ранга Николай Васильевич Буслаев. Он был начальником группы контроля при командующем флотом и с первых дней войны стремился перейти на боевую работу. А тут представился такой случай — участвовать в освобождении Евпатории, его родного города, в котором Николай провел свои молодые годы.
26 февраля по плану командования Севастопольского оборонительного района производились активные действия на всем протяжении Севастопольского фронта. Цель их заключалась в улучшении наших позиций и лишении противника возможности отводить часть сил из-под Севастополя на керченско-феодосийское направление. Была проведена артиллерийская подготовка по боевым порядкам противника на всю их глубину, фашисты в свою очередь открыли сильный огонь по нашим войскам. Более часа гремели разрывы снарядов и мин, весь фронт был в дыму. Наблюдать за полем боя не было никакой возможности.
Сильнейший бой разгорелся на участке пятого батальона. Политрук тринадцатой роты С. М. Фомин первым бросился в атаку и своим примером увлек за собой бойцов, но огнем вражеских пулеметов взвод был остановлен. В это время сержант Данилов с группой бойцов зашел во фланг противнику и открыл огонь по его окопам. Фомин закрепился на новом рубеже. Четырнадцатая рота старшего лейтенанта М. И. Хомченко также выдвинулась на 50 метров вперед. Командиры взводов этой роты лейтенант Громовой и младший лейтенант Линник захватили позиции боевого охранения противника с оставленными там станковыми пулеметами.
Тринадцатая рота старшего лейтенанта А. И. Сивохина и пятнадцатая рота лейтенанта М. А. Солодова [153] также выдвинулись намного вперед. Противник потерял не менее сотни убитыми и сотни две ранеными. В пятом батальоне погибло 10 человек и 50 человек было ранено. В числе раненых был старший политрук З. И. Шапиро.
За ночь наши подразделения, продвинувшиеся вперед, отрыли себе окопы и проделали ходы сообщения. Бригадный инженер Еремин успел со своими саперами установить линию минного заграждения.
Начальник штаба бригады А. Я. Кольницкий начертил на карте новую линию и отправил донесение в штаб сектора.
— Молодцы командиры и краснофлотцы пятого батальона, — потирая руки, сказал Ехлаков и запел: — «Была бы только ночка, да ночка потемней...»
— Еще несколько таких ночей, и мы были бы далеко за Чоргуном, — поддакнул я.
Но на сумрачном лице Кольницкого мое заключение вызвало лишь горькую улыбку.
На 12 марта нами планировались активные боевые действия для улучшения наших позиций. Накануне я с командирами батальонов произвел рекогносцировку переднего края и наметил продвинуть вперед линию фронта между Телеграфной горой и высотой 154,7 и улучшить позиции на самой высоте 154,7.
Рано утром наши батареи начали артиллерийский и минометный обстрел района обороны противника. Мы с начальником штаба пятого батальона капитаном Головиным, временно замещавшим командира Подчашинского, находились в боевых порядках пятого батальона, и все происходило на наших глазах.
Взвод лейтенанта А. К. Зайцевского, стремительно продвинувшись, достиг окопов противника. Первым в окопы ворвалось отделение во главе с заместителем политрука П. Г. Семиным. Крики «ура!» раздались в рядах тринадцатой и пятнадцатой рот. Гитлеровцы несли большие потери. Но по окопам, где завязались рукопашные бои, немцы открыли плотный огонь минометов, не считаясь даже с тем, что от этого огня гибнут и их солдаты. Наши роты вынуждены были остановиться на линии передовых окопов противника, продвинувшись, таким образом, на сто метров. Мы прочно остановились на этих позициях и начали их всемерно укреплять. [154]
На фронте стало широко развиваться снайперское движение. К нам в бригаду поступило несколько десятков снайперских винтовок с оптическими прицелами. Их раздали в батальоны, на передовую линию. В частях организовали подготовку и тренировку метких стрелков. После этого снайперы выводились до рассвета на позицию, тщательно маскировались и в течение дня стреляли по фашистам, появляющимся в их секторе обстрела. Стрелять рекомендовалось одиночными выстрелами через большие промежутки времени, чтобы противник не мог засечь снайпера. От снайперов требовалась большая моральная и физическая выдержка, им приходилось лежать неподвижно целый день.
В нашей бригаде особенно прославился снайперским искусством главный старшина Ной Адамия. Высокий красивый грузин, одетый в темно-синий офицерский китель с начищенными до блеска пуговицами и подшитым белым чистым подворотничком, он отличался необычайной подтянутостью.
Ной Адамия — страстный охотник — обладал острым зрением и тонким слухом. Он умел бесшумно пробираться по лесным и горным зарослям в самые, казалось, недоступные места. Накинув маскхалат, захватив побольше патронов, хлеба и флягу с водой, Ной отправлялся под утро на одну из высот на переднем крае обороны. Каждый день снайпер выбирал новую позицию. Как охотник выслеживает зверя, так Адамия подкрадывался на близкую дистанцию и бил фашистов из своей снайперской винтовки без промаха.