В скорбном молчании прослушали мы сообщение о посмертном награждении нашего боевого товарища командира первого батальона капитана В. П. Харитонова.
Вручаются ордена Красной Звезды политрукам А. К. Гребельнику, И. Н. Павликову, А. П. Турулину, интенданту 2 ранга П. М. Будякову, врачам А. Я. Полисской, И. С. Штельмаху, разведчице Ольге Ивановне Химич и многим другим. У 123 человек теперь на груди красуются ордена и медали. Моряки намеренно не застегивают верхних пуговиц телогреек: хочется, чтобы все видели награду, заслуженную в боях за Родину.
В конце февраля нас посетил командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский. С Сапун-горы он внимательно осмотрел передний край. На фронте было сравнительно тихо. Лишь кое-где возникали серые или коричневые облака, а немного погодя следовали глухие разрывы снарядов и мин. Знакомлю адмирала с организацией обороны бригады. Октябрьский подробно расспрашивает о горе Гасфорта, которая с торчащим на ее вершине остовом полуразрушенной часовни Итальянского кладбища высоко поднимается над местностью.
— За эту высоту, — напоминает сопровождающий адмирала генерал Петров, — семнадцатого и восемнадцатого декабря дрался капитан Бондаренко со своим батальоном. Шумливый капитан, знаю его еще по Одессе. Если ему что надо, он всех на ноги поднимет.
— На Большой земле он сейчас, в госпитале, — говорю я со вздохом.
— Как в госпитале? — удивляется генерал. — А кто же теперь держит эту высоту?
— Капитан Гегешидзе, командир второго батальона. Думаю, что он не уступит в стойкости капитану Бондаренко.
— Передайте Гегешидзе, — приказывает Октябрьский, — чтобы он укреплял высоту. Терять ее ни в коем случае нельзя. Потерять ее — значит подпустить противника к Сапун-горе.
Бывал у нас и командующий эскадрой флота контрадмирал Николай Ефремович Басистый. Он интересовался, как корабельная артиллерия поддерживает бригаду [160] своим огнем, как воюют краснофлотцы, ушедшие в бригаду с кораблей эскадры. Часто навещали нас начальник отдела кадров флота капитан 1 ранга А. Г. Коновалов и его заместитель полковник А. И. Зайцев, начальник отдела комплектования капитан 1 ранта П. А. Ипатов. Они помогали укомплектовывать бригаду. Мы с Ехлаковым каждый день бываем в окопах на передовой. Стараемся улучшить наши позиции. Батальон Мальцева переводится на левый фланг у высоты 129,3. Он сменяет здесь подразделения наших соседей. Неугомонному Ехлакову не понравилась позиция:
— Надо еще вперед продвинуться.
Мальцев объясняет, что нельзя: весь передний край минирован, об этом предупредил командир подразделения, чьи саперы сами ставили тут мины.
— Чепуха! — заявляет комиссар. — Никаких мин здесь нет. Я вам сейчас докажу это.
Мы не успели спохватиться, как Ехлаков перескочил через бруствер.
— Назад! — кричу ему. — Немедленно вернись!
Самоотверженный Саша Федоров уже рядом с комиссаром, забегает вперед его..
Один за другим раздались два взрыва. Комиссар и связной удержались на ногах, но идти не могут. Стоят, поддерживая друг друга. Бежим к ним, отводим в машину.
Отчитываю Ехлакова, не стесняясь в выражениях. Но упрямец не признается в ошибке.
— Черт их знает, — ворчит он, стиснув зубы от боли. — Натыкали везде мин, ни проехать ни пройти.
Ехлаков и Федоров пролежали в госпитале десять суток. Когда я пришел навестить их, на тумбочках у обоих увидел штук по пятнадцать мелких осколков.
— Вот вытащили у нас из мягких мест, — указывает на них Ехлаков. — Скажи инженеру Еремину, что мины хороши, только пусть заряд делает посильнее, а то до костей не достает. На себе испробовали.
— Может быть, повторишь «минную дегустацию»? — спрашиваю с улыбкой.
— Нет уж, хватит, — комиссар шевельнул ногой и застонал. — Все-таки противная штука. Ночей не сплю.
— Поправляйся, Николай, и не спеши. На фронте [161] пока спокойно. А мне пора идти: через час у меня занятие с командирами батальонов.
— Ты и комиссаров прихвати, пускай учатся, как лучше воевать.
Ехлаков очень ревностно относится к боевой подготовке политработников. Сам всегда стремится в бой и не любит таких, которые пытаются отсидеться во второй линии.
На другой день Ехлаков вдруг появился в бригаде. Пришел ко мне, опираясь на палку:
— Не могу больше лежать в госпитале, долечусь у себя в санчасти: из нее, если потребуется, я в любое время уйду.
— Ну что же, если ты такой неугомонный, лежи у нас. Отберем у тебя штаны и сапоги, без них все равно никуда не уйдешь, — пригрозил я.
В марте к нам прислали капитана 1 ранга Евсеева. Я его знал по совместной службе в севастопольском гарнизоне. Перед войной он был командиром учебного отряда. В последнее время работал в штабе флота на Большой земле, чем-то там провинился, и его с понижением направили на фронт. Я не интересовался, чем он проштрафился. Что бы там ни было, но мы получили человека, солидного по званию, образованию и опыту работы. Предложил ему должность офицера оперативной части штаба бригады. Евсеев охотно согласился.
— Только вот одеться вам, Александр Киприанович, придется в защитную армейскую форму, — предупредил я.
— А подберете на мой рост? — усомнился Евсеев. Высокий, широкоплечий, он головой упирался в потолок землянки.
— Найдем!
В землянку, прихрамывая, вошел комиссар Ехлаков. Знакомлю его с Евсеевым.
— Слыхал, слыхал, — пожав ему руку, улыбнулся комиссар. — Грехи «замаливать» к нам? Поможем тебе, у нас коллектив дружный, один за всех и все за одного.
Капитан 1 ранга облачился в гимнастерку и брюки-галифе, в кирзовые сапоги, отпустил небольшие рыжие усы. Внешне он стал выглядеть армейским офицером из запаса. Но, как и все наши матросы, под гимнастеркой носил тельняшку и, чтобы были видны ее голубые полосы, [162] ворот держал расстегнутым. Зовут его теперь «товарищ полковник». Вначале он не сразу отзывался, когда к нему так обращались, но постепенно привык. Вскоре в бригаде все узнали высокого, сутуловатого «морского полковника», который с утра до вечера ходит по передовой, все выспрашивает, всем интересуется, вникает в каждую мелочь. Это исполнительный и старательный работник. Начальник штаба А. Я. Кольницкий им доволен.
Изредка мы бываем в своем тылу, на Максимовой даче, которая считается нашим запасным командным пунктом. Здесь располагаются политотдел, строевая часть штаба, финансовая часть, медицинская служба бригады с лазаретом, офицерская столовая, клуб, типография газеты, авторота. В городе, на территории зенитного училища, остались лишь продовольственная и вещевая службы и всевозможные мастерские.
Как-то мне на наблюдательный пункт позвонил Ехлаков:
— Командир, что слышно на передовой?
— Ничего освоенного, потихоньку постреливаем.
— А ты знаешь, какие у нас пельмени будут на обед? Сам пробовал фарш — пальчики оближешь. Исключительные пельмени. Приезжай.
— Ладно, соблазнил. Приеду.
Мы с Федоровым направились к машине. Шофер Лукьянцев уже прогрел мотор.
— На Максимову дачу! — приказываю ему. — Комиссар звонил, говорит, пельмени сибирские к обеду готовятся.
— У нашего комиссара все сибирское: пельмени сибирские, песни сибирские, ухватки сибирские, — перечисляет Лукьянцев. И шутливо добавляет: — Правда, последнее время кое к чему и кавказскому склонность наблюдается.
Догадываюсь, на что намекает мичман. Холостяк Ехлаков часто заглядывается на Асю Гасанову.
Машина быстро домчала нас до Сапун-горы. По привычке обвожу взором наш фронт. Немцы молчат.