Самурайского в нем было - чуть.
- Зачем же нас тогда посылать? - спрашиваю я.
- Боршие деньги.
- Мальчики, что там? - подает голос Энни.
- Станция... - я морщусь. - Она не совсем готова.
- О, Господи! Мы замерзнем насмерть?
- Не знаю. Не сразу, наверное.
Добравшись до станции, мы с Кагавой - голые люди, обернутые пленкой, - по очереди скручиваем маховик на входном люке. Затвор подается туго, видимо, смазка застыла, или еще что-то, Кагава ругается по-японски. Когда появляется Энни, мы уже тяжело дышим и готовы биться о станцию головой.
Пятнышки сосков у нее весело просвечивают, но, честно говоря, у меня совсем нет каких-то порочных мыслей. Боюсь, на холоде я не слишком функционален в этом плане. Впрочем, Энни все равно действует на нас мобилизующе.
От наших с Кагавой усилий маховик делает еще один оборот, но люк и не думает открываться. Энни садится прямо в снег.
- Все, мальчики, - вяло говорит она. - Я пас.
Я сажусь рядом.
Мысленно я составляю претензию к "SpaceFarm", "Eurocorp Star Agency", а также к ООН, ЕКА и Агентству по безопасности космических полетов.
Я требую...
Год двадцать пятый, день, кажется, третий.
Отчет Джона Элгуда Смита, добровольца из Рочестера, Миннесота.
Пол на станции дышит теплом. Это замечательно. Можно согнуть руку. Можно согнуть ногу. Можно ущипнуть себя - жив? Жив. Сбоку, отогреваясь, пристанывает Кагава. Все-таки у японцев сложные отношения со смертью.
Я переворачиваюсь на спину. Шуршит пленка. Я не умер. Меня спасли. Первое чудо на отдалении двадцати четырех световых лет от Земли! Возможно, Иисус "зайцем" прокатился на нашем корабле.
Я приподнимаюсь на локте.
Чудо рядом. Под тускло светящейся панелью на стенке купола чудо в образе русского деловито копается в моем спас-чемоданчике, выкладывая из него и сортируя по кучкам пищевые концентраты, стимуляторы, биопротекторы и прочие полезные препараты. Другие спас-чемоданчики уже распотрошены.
- Так, - увидев, что я очнулся, Песчанникоф, наставляет на меня палец, - ты! В состоянии двигаться?
Я неуверенно киваю.
- Пошли.
Песчанникоф поднимается.
- Куда? - спрашиваю я.
Из пленки, приблизившись, на меня смотрят безумные серые глаза.
- Туда, - Песчанникоф указывает на овальную кишку тамбура.
- Обратно?
Русский кивает.
- Ни за что!
Мне думается, что я храбр. Я, Джон Элгуд Смит, противостою безумию, пока Песчанникоф не начинает бить меня ногой по ребрам.
Это больно, хоть нога и босая.
Приходится подчиниться и, вскрикивая, идти к тамбуру. По пути мне встречается затянутый в пленку и неподвижный Корстка. Я с содроганием понимаю, что он мертв. Определенно, русский не любит церемониться.
Господи, мы попали во власть сумасшедшего!
Зачем, о, зачем его сунули к нам пятым номером? Возможно, он и спас нас лишь для того, чтобы реализовать свои дикие фантазии. Бедная Энни!
- Стой!
Я замираю. Песчанникоф надвигается и наворачивает на меня одеяло из желтой блескучей фольги.
- Это все, что есть, - говорит он.
Я не благодарю. Я гордый. Меня сейчас выгонят на мороз.
Песчанникоф тем временем подходит к Кагаве и выговаривает ему что-то тихим голосом так, чтобы мне не было слышно. Видимо, это угрозы. Японец слабо шевелит руками, потом кивает своим кульком.
- Идем, - обращается ко мне русский.
Ему приходится подгонять меня. Раз! - хлопает дверь тамбура. Два - мигает лампа, разрешающая выход.
Мы идем в обход купола. Снег летит и катится. Я семеню за русским, который широким шагом собственника меряет землю.
- Здесь ни хрена не установлено, - остановившись, наклоняется ко мне Песчанникоф. - Ни генератора воздуха, ни синтезаторов. Силовая установка - дерьмо.
- Но как же... - выдыхаю в одеяльную щель я.
- Никак. Ты сам видел.
- И что делать?
Песчанникоф машет рукой в сторону, где из поземки и снежных завихрений проступают оранжевые пятна.
- Там контейнеры с оборудованием. Первое - это регенератор найти. Кислорода здесь всего двенадцать процентов. Плюс примеси. Сдохнем ни за что. У нас запасов на час, полтора осталось, так что сам думай.
Думать я почему-то не могу. В голове шумит. Я бреду за русским, стараясь наступать в лунки его следов. Песчанникоф идет сквозь ветер, словно его нет, в то время, как мое одеяло пытается улететь. Я едва удерживаю его скрюченными руками.
Пятно контейнера выплывает неожиданным и желанным призом. Одним углом контейнер зарылся в землю и накренился. В результате снега намело до самой крыши, а перед створками вырос сугроб высотой около метра.
Песчанникоф опускается на колени и принимается отгребать снег. На мгновение он поворачивает голову и рявкает:
- Помогай!
- Я не уверен... - говорю я.
- Пну, - угрожает он. - Запинаю до смерти.
Мне приходится отпустить одеяло. Желтой тенью оно пропадает в зыбкой серой круговерти.
- Дурак, - шипит Песчанникоф, - подложил бы под колени. Это, сука, тебе не расходный материал.
Мы отбрасываем снег. Мой правый бок, подставленный ветру, быстро немеет. Потом немеет бедро.
- Шевелись! - орет Песчанникоф.
Сам он работает двумя руками.
- Р-раз! Р-раз! - командует он мне.
Снег взрывается дымными шлейфами, круглыми брызгами. Опадает, летит за спину.
Неожиданно я замечаю, что, энергично двигаясь, вполне согрелся в своей пленке и даже как-то вспотел. Мы полностью освобождаем одну створку, и этого русскому, кажется, довольно. Он поворачивает ручку запорного механизма.
Створка открывается. В контейнере царит холодная тьма.
- Погоди, - говорит Песчанникоф.
В пальцах его появляется стерженек химического светильника. Он дает резкий зеленоватый свет.
- Откуда? - спрашиваю я.
Песчанникоф пожимает плечом.
- Из спас-чемоданчика.
В глубине контейнера перекрещиваются и распадаются, множатся тени. Распорки и противоперегрузочные сетки, несмотря на крен, удерживают груз на местах. Забираясь все дальше к противоположному торцу контейнера, Песчанникоф скоро начинает ругаться. Техника кажется ему или старой, или ломаной, или бесполезной.
- Дерьмо, дерьмо, дерьмо, - комментирует он.
Дальше из него сыплются лишь русские слова, колкую энергетику которых я чувствую даже у створки. Пожелания насыщенной сексуальной жизни тем, кто занимался комплектацией нашей добровольческой экспедиции, как я догадываюсь, содержат описания их беспорядочных половых связей с окружающей средой и с самим оборудованием.