Однажды, когда меня вели на допрос, я услышала разговор нескольких полицейских, среди которых был Челе Мена. В тот раз он рассказывал о своем участии в неудавшемся государственном перевороте генерала Фиделя Санчеса Эрнандеса 25 марта 1972 года, Тогда он еще был рядовым солдатом, носившим форму, о каких они теперь с презрением отзывались:
— Да ведь это же простой солдат.
— Такому остолопу только форму и носить!
— Все они кретины!
Эти и многие другие выражения были обычными среди сотрудников Второго отдела. Они всегда так разговаривали. Даже тогда, когда говорили о других службах (Национальной полиции, либо Финансовой полиции, которую презрительно называли «козлиная борода»). Но особенно часто среди них можно было услышать следующее:
— Нет, вы только подумайте. Почему обязаны убивать одни гвардейцы? Почему не убивают полковники и другие офицеры? Эти слюнтяи в случае чего пускают в ход только дубинки, а оружие оставляют в машине. Вечно прячутся за наши спины, а мы вкалываем за них. Врезать бы им самим по первое число, ведь именно они виноваты в том, что у нас в стране все так неладно.
Они считали себя выше остальных, поскольку принадлежали к специальной службе и пользовались определенными преимуществами по сравнению с другими.
Вспоминая известные события 25 марта, Челе Мена рассказал тогда, как ему, только что закончившему гвардейское училище, пришлось лицом к лицу столкнуться со смертью.
— После первых выстрелов я так испугался, что челюсти начали выстукивать мелкую дробь, а тело тряслось как от сильного холода. Зубы стучали так громко, что я сам их слышал. У меня дрожали и поднашивались ноги. Мы сидели в окопе, и вдруг я увидел группу солдат, бежавших в нашу сторону. Командовал ими какой-то капитан. Он бежал впереди и одним из первых был убит. Я видел, как он упал.
Челе Мена имел в виду капитана Массино Морелли, который погиб, сражаясь против Национальной гвардии 25 марта 1972 года. Как все переменилось, подумала я. Эти люди (агенты «Специальной») — надежда и опора фашизма, а как они тряслись в тот день, когда столкнулись с мужеством и бесстрашием демократически настроенных офицеров-патриотов, таких как Морелли, отдавших свою жизнь в борьбе против фашистов.
Между тем он продолжал:
— От страха все мы начали стрелять. Не целясь, открыл огонь и я по наступавшим на нас солдатам. Увидел, как упал один из них, и это придало мне смелости. В конце у меня совсем перестали дрожать доги и стучать зубы. Вообще-то ощущение не из приятных, особенно поначалу, когда дрожь унять просто невозможно, но потом ко всему привыкаешь.
НОЯБРЬ И ДЕКАБРЬ. АРЕСТЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
В конце ноября во время захвата национальными гвардейцами конспиративной квартиры в Сонсонате была арестована член организации Национальное сопротивление Лиль Милагро Рамирес (партизанская кличка Аидее). Вместе с ней был схвачен член Исполнительного совета Национальной ассоциации сальвадорских преподавателей. Во время перестрелки он был ранен двумя выстрелами из карабина в плечо и руку, а ей пуля слегка задела голову.
Газеты, однако, сообщили, что в стычке была убита неизвестная девушка. На этой квартире были обнаружены документы организации НС, а так как властям было известно, что уже более года назад Национальное сопротивление отделилось от Революционной армии народа, на допросе, устроенном Аидее, ей показали мои фотографии из архива. Поэтому меня и привезли в Таможенную полицию «для установления личности девушки из НС, которая говорит, что знакома с тобой».
Когда нас вывозили на опознание какого-нибудь дома или людей, подозреваемых в принадлежности к подпольным организациям, при этом участвовало по крайней мере восемь полицейских и два автомобиля. На сей раз на встречу с Лиль в специальной полиции меня сопровождало три автомобиля и одиннадцать человек, вооруженных винтовками, автоматами, пистолетами и т, д. Везли меня с завязанными глазами. По прибытии на место повязку сняли, и сержант Паломо спросил:
— Ты знаешь его, Фина? Он из РАН.
Я увидела сидящего в углу комнаты мужчину крепкого телосложения, лет тридцати. Он был без рубашки, одна рука забинтована и висит на широком платке, перекинутом через шею. Плечо заклеено пластырем, на котором видны пятна йода. На глазах — повязка.
— Ага, узнаешь. Это профессор. Тот, чью фотографию я тебе показывал.
Действительно, в то утро во время завтрака нам показали членский билет добровольца Общества Красного Креста, выданный на имя профессора Мануэля Альберто Риверы. На фотографии был запечатлен молодой мужчина в очках. На вопрос, знаем ли мы его, все ответили, что нет.
Именно тот человек, которого мы видели на фотографии в билете, сидел сейчас передо мной. Я его не знала. И вновь подтвердила это,
— Ты уверена?
— Да. Я его не знаю.
— Уложите-ка его снова, — распорядился Паломо.
— Но женщину-то ты узнаешь. Она утверждает, что вы с ней знакомы. Угадай-ка, кого мы тебе сейчас покажем? Мы ее арестовали в Сонсонате вместе с профессором.
Это сообщение глубоко встревожило меня. «Кто же попался им в руки?» — с волнением спрашивала я себя. Всякие мысли роились у меня в голове, однако я и не предполагала, что арестованной была Лиль. Вхожу в дверь комнаты, располагавшейся по соседству с той, где они держали профессора, и вижу там Лиль Милагро. Для меня это было полной неожиданностью.
Она была прикована к кровати. На лице следы побоев.
Лиль они рассказали, что я уже якобы сотрудничала с полицией и мне даже сняли комнату в поселке Ла-Рабида, но из страха быть убитой бойцами Революционной армии народа за предательство я предпочитала большую часть времени проводить в здании Гвардии. Однако, увидев меня, она тотчас же поняла, что все сказанное полицейскими чистейшая ложь. Мой бледный, изможденный вид, грязная потрепанная одежда сразу же сказали все.
Гарай «заботливо» приказывает:
— Свяжите-ка их вместе и пусть немного поболтают. Как политические противники, они вряд ли сговорятся.
После того как нас приковали наручниками к одной кровати и оставили наедине, нам удалось немного поговорить.
Она рассказала, как произошел арест.
Профессор Ривера не имел никакого отношения к революционной деятельности и не знал, кем являлась Лиль; она представилась учительницей и пригласила его к себе домой поговорить. На рассвете в дверь дома постучали, и Лиль быстро объяснила профессору, кто это может быть. Видя, что не открывают, полицейские начали ломиться и стрелять в дверь. Это вывело профессора из состояния оцепенения, вызванного ее признанием. Он закричал, что сдается, пытался объяснить, кто он, просил не стрелять.
Но когда он вышел из дома с поднятыми руками, они выстрелили и ранили его в плечо и руку. Назвав себя, он призвал в свидетели хорошо знавшего его священника Сан-Антонио-дель-Монте (так называлось место, где находился дом), поскольку оба были из Сонсонате. Аидее решила воспользоваться заминкой и бежать, но безуспешно. Когда она попыталась это сделать, на нее обрушился град пуль и одна из них слегка зацепила голову. От этого удара она на некоторое время потеряла сознание, упала на пол у порога дома, и ее вытащили волоком, словно труп. Именно поэтому наблюдавшие за происходившим соседи заявили на следующий день, что в перестрелке была убита девушка.
Захваченных перевезли в казарму Национальной гвардии в Сонсонате. В доме был произведен обыск. Однако там не было обнаружено ни денег, ни оружия, а лишь бумаги, печатная машинка и кое-какая мебель. Поэтому им и в голову не пришло, что арестованной была Лиль Милагро Рамирес, член группы, обвиненной в организации несколько лет назад похищения Эрнесто Регаладо Дуэньяса, за чью поимку было назначено вознаграждение. Впоследствии все они были официально оправданы, так как не имели никакого отношения к этому похищению, но, несмотря на это, вознаграждение за их поимку оставалось в силе.
Арестовавшие профессора и Аидее гвардейцы устали, хотели спать и, дабы не утруждать себя лишней работой, позвонили в Специальную полицию, чтобы те за ними приехали. Уже днем в Гвардии начали подозревать, кого упустили, а когда подозрения подтвердились, они очень сокрушались, потому что вознаграждение от Томаса Регаладо досталось «Специальной».