- Не помрем до утра,- говорит Игорь.
- Отойдите, расшибу!
- Не пугай, не маленькие,- не уступаю я.
Сашка всегда боговал, с ним боялись связываться. Он был мстителен, не забывал расквитаться с теми, кто ему не подпевал. Если мы объединялись против него, приводил дружков, крепких, таких же нахальных, как он сам, да еще почище.
Впервые Сашка видит настоящий «бунт на корабле». Он прет, а мы стоим. Он хочет обойти нас, а мы не даем ему проходу, пододвигаемся дружной тройкой.
И Сашка неожиданно сникает. Может быть, всегда надо было напирать на него, не бояться.
- Ну, не пускаете, так хоть сами идите! - зло сплевывает он и валится на свой тюфяк.
То, что он говорит, резонно, но мы мнемся, не идем. Сам не знаю почему. И тут нас выручают. Стук в дверь. Появляется Роза:
- Ребята, мальчики, пошли перекусим. Мы разжились продуктами у местного населения.
- Розочка, ты обыкновенный гений! - кричу я.
Все вскакивают, остается лежать один Сашка.
- Пошли, пошли,- снисходительно, как и положено победителю, говорю я ему,- всех зовут.
И он лезет за ложкой.
Едва принимаемся за сало с капустой и огурцами, под окнами клуба слышится урчание мотора. Гришин веселый голос заставляет всех встрепенуться. Оказывается, он сам выехал с обозом продуктов для нас, но на шоссе поврежден мост (не исключает диверсию), и пробирались в объезд. Вновь садимся ужинать, теперь уже плотнее. Гриша достает из полевой командирской сумки красный листок:
- Ребята, послушайте!- И, придвинув керосиновую лампу, читает обращение коменданта города генерала Дроздова и секретаря горкома Грачева.
…Сколько проживу, не забуду ту ночь. Измененные лица ребят и девчат, точно на негативной черно-белой пленке - свет и тени сместились. Гришин силуэт на стене, он сам в пальто с армейским ремнем; в кобуре - пистолет. Голос тревожный - знакомый и незнакомый:
- «Ко всем трудящимся города Ленинска.
Дорогие товарищи! Над нашим любимым городом нависла угроза со стороны немецко-фашистских орд. Враг рвется на Ленинск, преграждающий ему дорогу к столице Родины - Москве!
Будем организованны, как никогда. Фашист не получит наших ценностей, мы не дадим ему ни крошки хлеба, ни литра горючего, ни одного вагона, ни одной теплой вещи на зиму!»
Тишину в комнате подчеркивают завывание ветра и хлопающий ставень.
- «Встанем на защиту Ленинска, своих очагов, своей чести и свободы! - продолжает читать Гриша.- Будем стойки до конца в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, в борьбе за советскую Родину. Все силы на отпор врагу!»
Гриша бережно складывает листок и прячет его в сумку. Все поднимаются, скользят тени на стенах. Где-то бухает, но никто не вздрагивает. Мы смотрим на Гришу, ждем его слова.
- Ребята,- говорит он,- если будет прямая опасность, мы вас увезем. А пока горком партии и горком комсомола поручили мне просить вас утроить, удесятерить усилия для сооружения неприступного рубежа обороны. Как мнение членов ВЛКСМ?
- Я не комсомолец, мне выйти? - спрашивает Сашка.
- М-можешь остаться,- говорит наш комсорг Игорь Королев, будто с Сашкой и не было стычки.- Если счит-таешь, что касается тебя тоже.
Сашка крутит головой, вглядываясь в наши лица, и остается.
Игорь волнуется и оттого чуточку заикается:
- М-мы, т-товарищ секретарь, будем работать с-сколько н-надо.
- Другого ответа от вас, друзья, и не ждал.
- Вы разве не переночуете у нас? - спрашивает Игорь, но Гриша, взглянув на часы, отвечает, что ему еще надо заскочить в другие группы, а рано утром бюро горкома с очень напряженной повесткой дня.
Гриша садится в грузовичок. Вспыхивают и гаснут синие маскировочные подфарники. «Газик» несется по ночной улице. Мы стоим на стылом ветру раздетые и слушаем стихающий рокот мотора.
…Сооруженный наши рубеж занимают войска. Сначала те, что подошли с востока, из тыла, их сразу узнаешь: обмундированы по-зимнему; много автоматов и пулеметов, пушки не на гужевой, а на автомобильной тяге; хотя снег еще не лег, только в морозном инее деревья и поля,- иные орудия, танки крашены в белое, многие пехотинцы одеты в белые маскхалаты.
Красноармейцы деловито оглядывают свое окопное хозяйство, устанавливают пулеметы, минометы, ПТР - противотанковые ружья, похожие на старинные пищали. А мы, «хозяева», гордые тем, что подготовили для армии линию обороны, водим бойцов, показываем, где соорудили дзоты, блиндажи, землянки.
По асфальту - только в одну сторону, на восток отходят войска; движутся по примороженной дороге усталые пехотинцы, несущие на себе оружие; торчат стволы «максимов», трубы минометов; в ногу, согласной раскачкой, шагают расчеты ПТР, катят тачанки; лошади и тракторы влекут пушки - от легоньких сорокапяток до огромных гаубиц; впереди батальонов едут верхом на лошадях командиры; мчатся стороною санитарные автобусы с красными крестами на бортах и крышах, и верткие командирские «эмки»; приноравливая свой железный ход к шагу колонны, ползут танки с пехотинцами на броне.
В повозках сидят и лежат в бинтах бойцы, в строю идут легко раненные с перевязанными головами или руками, а на броне танков бросаются в глаза снарядные вмятины и шрамы.
В этом потоке отходящего войска движутся бывалые, обожженные огнем, меченные металлом и, стало быть, самые закаленные и проверенные в сражениях воины.
Есть что- то грозное и драматическое в том, что развертывается на наших глазах: повинуясь чьей-то воле, подразделения и части сворачивают с асфальта на проселки, а то и вовсе на бездорожье и идут туда, где им предстоит принять новый бой.
Ближе всех к врагу оказывается пехота, за ней минометчики и противотанкисты; еще далее в тылу - танки; занимают места в боевых порядках тяжелые калибры; позади стоят обозы. Эта могучая армейская махина на наших глазах зарывается в землю, чтоб стать неуязвимой для врага. Он пока еще сильнее нас, но очень скоро, верим мы, будет наш верх.
Сегодня мы уедем, оборудованные нами рубежи станут боевым «домом» для взводов, рот и полков. Мне немного обидно: никто из фронтовиков не знает, что здесь много недель без отдыха трудились ученики средней школы № 13 города Ленинска, вон там - рабочие парни, а еще дальше - студенты и домохозяйки. Что ж, будем горды тем, что в будущую победу вложен и наш труд, не сопряженный со смертельной опасностью, но тяжелый, требующий не только пота и сил, но и самоотверженности.
…В последний раз приходим в клуб, давший нам скромное, полукочевое пристанище. Забираем пожитки, оглядываем комнаты: клочья мятой соломы на полу, голые, без плакатов, стены…
Появляется военинженер. Он благодарит нас за энтузиазм и упорство и желает нам дожить до полной победы над заклятым врагом. С грустью прощаемся с ним и с добряком-сержантом.
Нам объявляют: машин не будет, надо сдать шанцевый инструмент и двигаться пешком. На ближайшем контрольно-пропускном пункте тех, кто возвращается со строительства рубежа, посадят на попутные машины.
У КПП масса людей: нагруженные вещами женщины с детьми, пожилые люди, все ждут транспорта. Смуглолицый военный со звездой на рукаве и «ромбом» в петлице подъехал на побитом «пикапчике». Нам говорит о трудной ситуации и комсомольском долге:
- Обещали увезти вас с оборонительных работ, хорошо бы это выполнить, но видите, что творится! Неужели комсомольцы захотят ехать, в то время как дети и старики побредут пешком?
Назначает старшим комсорга Королева, и мы шагаем, не глядя на пролетающие мимо машины, к Ленинску. В полночь будем дома. Идем и оглядываемся на красивого, энергичного бригадного комиссара. В нем есть что-то, присущее тем, кто воевал, уверенность, что ли, в себе, в том, что выполняешь долг, как бы труден он ни был; в его четких, скупых жестах и словах проявляется та проверенность войною, закалившей, точно огонь сталь, людей сильных, надежных. А «расшивает» он пробку деловито и даже весело.
Уже после полуночи под сиянием молодого месяца входим в город. Он на осадном положении, запрещено хождение с двадцати часов до пяти, но мы движемся колонной, и нас пропускают. Ни огонька в когда-то сверкавшем веселыми огнями Ленинске. Транспорт уже не ходит. Несколько раз нас останавливают патрули. В небе мечутся прожекторы. Не переставая, что-то гудит на западе, словно какое-то чудовище надвигается на город. Это чудовище - война.