– Читал.
– А какая разница 'сорок второго' очередь зацепит или 'тридцать четвертого'. Все одно – кирдык.
– 'Тридцать четвертый' медленнее бьет. Но скорость пули одинаковая. Она сквозь тебя ползти со скоростью семьсот пятьдесят пять метров в секунду, что из 'сорок второго', что из 'тридцать четвертого'.
– Вот я и говорю – без разницы.
Поэтому парни и лежали, жуя сухари, и разглядывали лощинку, по которой в темноте поползут к своим.
Колючки не было, вроде бы. С другой стороны, зачем она с тыла? Хотя не… По холмам-то идет колючка по низу. Значит и на выходе ее не должно быть. Хотя отсюда плохо видно.
И потом, воронки есть. Немцы, вроде как должны ракетами все освещать – вот в ямках и будем мертвяками притворяться.
Должны проскочить! Главное не спеша. И к земле прижаться так, как к бабе мягонькой.
– Понял, Захар?
– Виталя, понял я… Ну чего ты мне пятый раз объясняешь?
– Чтобы, когда тебе задницу оторвет осколком, я тебя не тащил на себе!
Сначала они переругивались шепотом, прислушиваясь ко всем звукам, потом замолчали.
А ведь еще вчера утром сидели у деда Кирьяна, слушая его рассказы. А потом откуда-то появилась Ритка.
Грязная, оборванная… И к тому же упавшая в обморок прямо в дверях.
Деду они объяснили, что знают ее.
На что хозяин лесного дома только почесал затылок. А потом велел убираться как можно быстрее.
'Этак вас тут орда соберется! Мало ли полицейские нагрянут. Сейчас за Меланьей опять идти надо. Ну, как заподозрят чего?'
Старик был, конечно, прав. Да и все равно не место им тут. Надо идти. И, молча постояв у кровати с Ритой, отправились в путь. Правда, их дед Кирьян скоро догнал. Притащил им шинели. А куртку Виталика забрал себе. Сказал, что поменяет на лекарства для Ритки.
Они даже не заметили, как он перекрестил их спины, удаляющиеся в лесной чаще.
Один раз, все же пришлось переночевать в лесу, хотя надеялись добраться до линии фронта за день. Однако сумерки падали быстро, и, хотя перестуки пулеметных очередей было слышно совсем близко, они не осмелились ползти неизвестно куда, рискуя нарваться на немецкий дозор.
А к краю леса вышли как назло через час после подъема.
Вот и куковали тут до вечера, время от времени, отползая по нужде. Даже вздремнули по очереди.
Вечер неумолимо надвигался. И почему-то с каждой секундой становилось все страшнее и страшнее.
– Значит, повторим. – Прошептал Виталик. – Полк?
– Восемьдесят шестой полк, сто восьмидесятая стрелковая дивизия.
– Как звали командира?
– Полковник Микрюков.
– Комиссара полка?
– Иванцов.
– Комбат?
– Капитан Семенов.
– Комроты?
– Старший лейтенант Ежов.
– Комвзвода?
– Лейтенант Винокуров. Виталь, а прокатит?
– Документы в сейфе остались. Кто проверит?
– Так документы-то документами… А в штабе армии, наверняка, сведения есть?
– Бог не выдаст, свинья не съест. Да тот полк еще осень пропал. И документы уже не тут, а в Москве.
– Может, все-таки, на контузию спишем? Я зрачками дрожать умею, как при сотрясении бывает… – сообщил Захар.
– Я-то не умею! Да и никто из-за двух окруженцев не будет запрос в Генштаб отправлять.
– Ага. Не будут. Тупо к стенке поставят. Про особистов не читал, что ли?
– Как в плен попал?
– Контузило. Потерял сознание, очнулся – рядом немцы.
– Как бежал?
– С тобой из эшелона ночью выпрыгнул, доску в вагоне вместе оторвали. За нами еще прыгали, но найтись не могли.
– Где знамя нашел?
– После побега через те же места пробирались. В сейфе нашли.
– Почему секретные документы с собой не взял?
– Так там целый сейф. А идти неизвестно сколько. Закидали его листвой. Могу место указать. В углу между дорогой Ивантеевка-Демянск и речкой Полометь.
– Где книжка красноармейская?
– Немцы отобрали.
– Оружие – где взял?
– В лесах подобрали.
– Ладно, более-менее нормальная легенда. Лучше, чем твоя – ничего не помню, сознание потерял, бац и уже ползу к нашим…
– Зато, Виталя, согласись. Правдивее.
– Правдивее. Но для нас, а не для особиста. Ну что, двинули?
Стемнело окончательно. И они очень осторожно выползли на поле.
Немцы, почему-то, ракеты не пускали.
Ребята подползли к первой воронке и съехали в нее по глине. Подышали. Осторожно высунули нос, пытаясь определить расстояние до следующей. Снова поползли. Снова воронка. Снова съехали. Тишина. Еще одна… Потом четвертая…Вот уже между холмами, и слышно как разговаривают гансы наверху.
И тут взлетела первая.
Хорошо, что они лежали в относительно глубокой, не минометной, ямке.
И только они собрались ползти, как со второго холма взлетела вторая ракета.
И так по очереди – слева, справа, слева, справа…
Минут через тридцать Виталик рискнул, махнув рукой Захару – мол, за мной.
Похоже, им чертовски везло. Несмотря на свет, их так и никто не заметил.
Пока они не доползли до конца лощины к выходу на поле перед нашими траншеями.
А вот там то и оказался тот самый ряд колючки с навешанными на нее консервными банками.
– Чего делать будем? – шепнул Захар на ухо Виталику.
– Кино смотрел? – не задумываясь, ответил тот. – Подползаем тихонечко. Я осторожно подымаю проволоку – ты ползешь. Проползаешь – перехватываешь у меня, я ползу – ты держишь. Понял?
Захар кивнул.
– Пошли!
Им опять повезло. Именно в этот момент фрицы перестали бросать свои светюльки.
Очень осторожно… Очень медленно… Очень бесшумно…
Но они переползли через колючку. И свалились в новую воронку.
И гансы опять закидали ракеты.
Виталик беззвучно засмеялся:
– Как будто помогает кто-то! Вот верил бы в Бога, решил бы что ангелы. Передохнем.
Лежали почти час, уже не рискуя на нейтралке ползти под светом.
Как только немцы сделали перерыв – дернулись вперед. Перебежкой. Захар впереди, Виталик сзади.
Виталик!
Тишину уже майской ночи разорвал грохот взрыва.
Захар свалился, подрубленный взрывной волной.
Сзади гортанно заорали что-то, пуская ракеты одну за другой, спереди захлопали десятки одиночных выстрелов.
Захар обернулся и увидел корчащегося, поджавшего ноги Виталика. Подполз обратно и увидел как тот, прокусив губу до струйки крови и вытаращив белые от боли глаза, старается не кричать. Вертясь на одном месте, он обхватил ноги руками и поджал их к себе.
Захар сунулся туда и обомлел, увидев, как вместо правой ступни, торчат сахарно-голубоватые, в свете немецких ракет, осколки костей и хлещет черная кровь.
Он так и не понял, как это смог сделать, взвалив на себя почти центнер, пробежать несколько десятков метров в длиннополой, путающейся под ногами шинели, под обстрелом, по разбитой воронками земле.
Но смог. С разбега прыгнув в нашу траншею…
Он слабо понимал – что происходит, словно пьяный, воспринимая суматоху вокруг. Кто-то потащил Виталика по жирной грязи, кто-то лупил по щекам, чего-то спрашивая…
…Через час, после того как напоили крепким – и сладким! – чаем, Захара привели в командирскую землянку.
Там сидели три мужика – двое с тремя кубиками на малиновых петлицах, а третий с одной шпалой.
В кубиках и шпалах Захар разбирался не больше, чем японских иероглифах. Чего-то помнил, например то, что шпала – это, вроде бы, больше, чем кубик. Но насколько больше одна шпала трех кубиков? И почему у одного звезда на рукаве над углом шеврона? Ладно… Разберемся, по ходу…
Его размышления прервал голос 'шпалы':
– Ну?
– Э? Чего? – удивился Захар.
– Боец, охамел?
Захар вспомнил, что надо представиться.
– Захаров Георгий Анатольевич. Рядовой. – И приложил руку к рыжей от грязи пилотке.
Командиры с кубиками засмеялись, а 'шпала' покачал головой: