– Политрук, шел бы ты делом занимался. – Зло махнул на него капитан. – Вон в тумане газеты подтащили. Раздай. Пусть новости почитают. Мужики обрадуются бумаге на самокрутки. А ты, комроты, останься. Время еще есть, а совет в Филях мне держать больше не с кем.
Политрук накинул плащ-палатку и вышел.
– Шанс у нас есть один. По туману как можно ближе к высоткам подобраться. Но мины, мины… Потому впереди пойдут сейчас старики. Тихо пойдут. Очень тихо. Сколько смогут, столько снимут. В третьей роте вроде сапер есть бывший?
– Погиб позавчера.
– Тьфу, мать… – ругнулся комбат. – Идиотизм. Сто пятьдесят человек на две высотки без артподдержки. Ляжем все. Смысл? А я уж на этого окруженца понадеялся. А гармонист жив?
– Минут десять назад жив был!
– Ладно, свинья не выдаст…
Мокрый полог плащ-палатки, заменявшей дверь, распахнулся:
– Товарищ капитан, старший лейтенант Кутергин в ваше распоряжение прибыл!
На пороге молодцевато отдал честь в новом, но уже измазанном новгородской грязью обмундировании командир.
– Оп-па… Вот это хрен с горы! – удивился комбат. – Один старшой или как?
– Почему же один? – протянул пакет Кутергин. – Пополнение привел. 200 бойцов.
– И то хорошо. Щедр комполка нынче, щедр… Ну садись, старший лейтенант. Мозговать будем. Чайку?
А в это время Захар тщательно облизывал после ненавистной, но такой вкусной сегодня овсянки ложку.
Рядом сидел молчаливый Лебедев, флегматично жующий чего-то свое. Сухарь, похоже. Вдруг, в молочном тумане, кто-то крикнул высоким голосом, срывающимся на фальцет:
– Первая рота! Политинформация!
Лебедев неожиданно подал голос:
– Давай, комсорг! Поведай нам новости! – И так же лениво продолжил грызть.
Бойцы рядом немного оживились, но даже не подумали подыматься. Вообще-то по фильмам, подумал Захар, они должны обступить политинформатора и жадно интересоваться новостями.
Из тумана показался пацаненок с торчащей из безразмерной шинели цыплячьей головой.
В руках он нес свернутую газету.
Встав в центре лежащих на мокрой земле бойцов, он развернул ее и, смешно прокашлявшись, начал:
– От советского Информбюро!
УТРЕННЕЕ СООБЩЕНИЕ ОТ 2 МАЯ!
В течение ночи на 1 мая на фронте чего-либо существенного не произошло.
– Удивил! – Засмеялись бойцы! – Вот когда ты, комсорг, самолет пуком собьешь, вот тогда это будет существенное событие! О тебе даже товарищу Сталину сообщат! И сразу в тыл к немцам отправят. Как химическое оружие!
Солдаты в голос заржали, а политинформатор, видимо уже привыкший к насмешкам бойцов продолжил, ни разу не смутившись:
– На одном из участков Западного фронта противник предпринял ряд атак при поддержке танков. Огнём нашей артиллерии и пехоты все атаки гитлеровцев были отбиты. Немцы потеряли убитыми более 400 солдат и офицеров. Уничтожено два танка противника. Захвачены трофеи и пленные.
Снайперы частей, обороняющих Севастополь, за 29 апреля уничтожили 90 солдат и офицеров противника.
– Сюда бы их… Чтоб с высоток гадов посшибали! А то блин ползаем тут как вши беременные… – продолжили комментировать бойцы.
– Пленный солдат 7 роты 176 полка 61 немецкой пехотной дивизии Эрвин Шмоллинг рассказал: 'В феврале меня мобилизовали и послали на фронт. У солдат, недавно прибывших из Германии, нет никакого желания воевать. Они думают о своих семьях и стремятся всеми правдами и неправдами вернуться на родину'.
– Угу… Заметно. – Кто-то подал голос.
– Администрация одного немецкого госпиталя в г. Вена предложила безногим и безруким солдатам, не закончившим курс лечения, немедленно покинуть госпиталь и выехать на родину. На протесты раненых последовало следующее разъяснение: места в госпитале нужны для солдат, которые после выздоровления могут быть снова отправлены на фронт. В этом же госпитале было много случаев, когда тяжело раненные солдаты были отравлены.
– Да ну на хрен? – удивился кто-то.
– Фашисты, товарищи, способны на все! – оторвался от газеты комсорг. – Вот в этой же сводке… Читаем: Гвардейцы части, где командиром тов. Родимцев, захватив опорный пункт противника, обнаружили три трупа советских бойцов, замученных гитлеровцами. Взятых в плен раненых красноармейцев немцы пытали, а потом привязали проволокой к дереву. В таком положении раненые красноармейцы умерли в страшных мучениях.
Молчание повисло над полянкой. У Захара моментально всплыли перед глазами истощенные десантники, ползущие навстречу фрицам.
– Ты это, комсорг, заворачивай свои страсти. Чего бы хорошее прочитал. А это мы и так видели своими глазами.
– А хорошее вам сейчас товарищ комбат прочитает. Приказ командира полка
– Ого! – Мужики запереглядывались.
– Никак в атаку?
– Ага! Вон и подкрепление подошло. Эй, земляки! Вологодские есть?
– Эх, а техники так и нет…
– Ну, ты комсорг и умеешь обрадовать…
…– Понял, старлей?
– Так мы же там, на хрен, весь батальон положим?
– Процентов тридцать на минах. Еще процентов тридцать немцы на подступах положат. А там уж как Бог даст. И скажи спасибо, что туман. Хоть какой-то шанс. Значит, после построения отправляем саперные группы. Остальные ждут артподготовки. Сколько чего, а боги войны обещали помочь. Минут на десять. За эти десять минут надо как можно дальше рвануть. Тут пятьсот метров от нашего леса по полю. Потом подъем. Пологий. Так что мертвой зоны не будет. Стройте своих, мужики…
– …Товарищи красноармейцы! Есть приказ командования. Выбить немцев с холмов, закрепиться там и держать оборону. Дело не простое. Но напомню вам приказ Народного Комиссара обороны СССР номер сто тридцать.
Капитан обвел суровым взглядом строй бойцов:
– Рядовым бойцам, пулеметчикам, минометчикам – стать мастерами своего дела бить в упор фашистско-немецких захватчиков до полного их истребления! Всей Красной Армии – добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения Советской земли от гитлеровских мерзавцев! мы должны разбить немецко-фашистскую армию и истребить немецких оккупантов до последнего человека, поскольку они не будут сдаваться в плен. Других путей нет. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать, во что бы то ни стало.
Захар стоял и слушал казенные, обычные, вроде бы, слова, но они, почему-то его цепляли.
Он знал, что война кончится через три года, в мае сорок пятого. Но что бы она закончилась в том мае, а не позже, он должен сейчас вместе со всеми, стоящими рядом мужиками, пойти и убить немцев там, на этих двух высотках, между которыми они с Виталиком еще вчера ползли. А что бы война закончилась еще раньше, ему надо выжить, а потом рассказать всю правду вот этому капитану. И пусть потом он отправляет его в особый отдел или еще куда… жаль, что сейчас не поверит. Решит, что струсил.
– Лебедев! А Лебедев! А мне винтовку дадут? – спросил Захар, уже сидя в траншее.
– А твоя-то где? – приоткрыл один глаз дремлющий Лебедев.
– Не помню. Когда прыгал сюда, куда-то делась…
– Ну и все. Так пойдешь. С лопаткой. Лопатка то есть?
– Нету! – сознался Захар.
– А чего у тебя есть-то вообще? – раздался знакомый голос вчерашнего конвоира.
– Мурзик! – Лениво сказал Лебедев. – Дай бойцу лопатку.
– Хера себе! Чего это я ему свою лопатку должен отдавать? – удивился рядовой Култышев.
– А у него, кроме зубов и пальцев, не с чем в атаку идти.
– Лебедь! Свою ему отдавай. А я не дам! – сел рядом Култышев.
А Захар поинтересовался:
– А почему Мурзик?
Удмурт косо посмотрел на него и сказал:
– Еще один такой вопрос и в атаку пойдешь с руками, а зубы тут оставишь. Понял?
– Чего не понятного-то… – обиделся Захар и замолчал.
– Лебедев. Дай будущему штрафнику штык. – Подал вдруг кто-то голос. – Пусть к палке какой-нибудь примотает.