Ни то, ни другое, ни третье Леонидыч делать не стал. Он просто сказал:
– Сегодня пятнадцатое мая?
– С утра календарь не отрывали.
– Послезавтра, семнадцатого мая, на южном участке фронта, где сейчас идет наступление на Харьков, под командованием маршала Тимошенко, немцы ударят в тыл нашим войскам. Первая танковая группа генерала фон Клейста. Слышали о таком? Наши потери могут достичь двухсот пятидесяти тысяч человек.
Лицо Калинина слегка вытянулось…
– Откуда сведения?
Леонидыч промолчал, нахмурившись…
– Интересные дела… – протянул старлей. Потом повозился чего-то под столом и… выставил оттуда сапоги с портянками.
А потом, слегка извиняясь, сказал:
– Ноги устали, мочи нет, – и прошелся, с наслаждением шлепая босыми ступнями по дощатому полу, нагретому сквозь чистые окна теплым майским солнышком.
– А почему я вам верить должен? Владимир Леонидыч? Из уважения к возрасту? Сколько, говорите, вам?
– Полсотни пять. Это имеет значение?
– Конечно.
– Какое? – удивился Леонидыч.
– Все имеет значение. Вы в армии служили?
Микрюков чуть подумал и ответил:
– Приходилось как-то.
– Вместе с унтер-офицером Богатыревым?
– Южнее несколько. И в другой армии. Остальное, товарищ старший лейтенант… Или гражданин уже?
– Ну почему же… Гражданин еще рано, а геноссе не с руки… – внимательно смотрел на Леонидыча Калинин.
– Кем? – не понял Микрюков.
– Не важно… – махнул рукой энкаведешник. – Сердюк. Увести!
– Подождите, а…
– А вы, Владимир Леонидович, соберите вещи, оправьтесь. Через сорок минут выезжаем.
– У меня всех вещей – то, что на себе.
– Ну, вот и ладушки. А мне еще кой-чего собрать надо. Сердюк!
– Я!
– Там остался еще кто?
– Бабы еще. Две штуки.
– Не бабы, Сердюк, а женщины.
– А какая разница? – удивился Сердюк.
– Ты, Сердюк, личность серая и неграмотная. А потому тебе никогда не узнать разницу между бабой и женщиной. Увести… – подумал Калинин и добавил, – задержанного. А с женщинами мы разговаривать завтра будем. Вернее, я!
Леонидыч закусил губу, заложил руки за спину и зашагал из дома. А Сердюк снял винтовку с плеча…
Старлей долго смотрел в окно. Минут пять. Больше он не мог себе позволить. Но за эти пять минут успел передумать многое.
Как ни странно, он думал не о том, что сказал ему – разведчик? – Микрюков. Он думал о том, как странно выглядят эти двое, Ежов и Винокуров. Что-то такое, непонятное, отличало их от всех тех, с кем встречался на допросах, да и просто в жизни, старший лейтенант НКВД Александр Сергеевич Калинин. Что-то странное, да…
Но что?
Он развернулся к столу, подошел, намотал портянки, морщась от потного запаха:
– Сердюк!
– Я!
– Слушай, Сердюк… Если к вечеру свежих не будет – я тебе их за пазуху засуну и на передовую. Немцы в Берлин от тебя сами убегут. Куда пошел? Стоять! Машину иди готовь. В дивизию поедем.
– Какую машину? У меня нету…
– Дуболом ты, Сердюк. Любую. БЕГОМ!
Старлей обулся и пошел в штаб полка.
По пути заглянул к связистам:
– Сержант Попова? Одуванчик вам от всей сердцы! – протянул он ей чудом не затоптанный у свежей поленницы желтоголовый цветочек.
– Ой, товарищ старший лейтенант… Спасибо… – заулыбалась в ответ ему невысокая, обаятельная блондиночка с кокетливо заломленной пилоткой.
– Тебе в военторг надо было?
– Да, очень… – широко распахнула она глаза. – А что, машина будет?
– Будет. Быстро давай собирайся. Через полчаса едем. Ждать не буду.
– А у меня дежурство только через час закончится, – жалобно посмотрела сержант на старлея.
– Ириш, ну ты уж реши эту проблему. Я ж с Ширшиблевым поеду, – старлей подмигнул ей. – А с начальством твоим я договорюсь.
– А Сережка здесь? – вспыхнула она. – Даже не заглянул, вот зараза!
– Сержант… Служба у Сережки! – старлей снова подмигнул ей и вышел из землянки
А в штаб зашел уже совсем другой человек:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться!
– Заходи, Александр Сергеич дорогой, заходи… – Полковник сидел с задернутыми до колен штанами и грел ноги в тазике с горячей водой. Ревматизм мучал его давно. А по сырой демянской весне обострялся вдвойне. Белая рубашка обтягивала его большой живот, а по бокам висели подтяжки.
– Чего там у тебя, старшой? Разобрался с партизанами?
– Так точно.
– И?
– Политрук, который с ними вышел – под трибунал.
– За что?
– Документов нет, в чужой форме. Что тут еще? Обстоятельства попадания в плен тоже неясны.
– Правильно. Остальные?
– Одного я в дивизию увезу. Троих можно в строй. Парни неплохие.
– А не засланцы немецкие? – улыбнулся полковник.
– Не похоже. Парням по восемнадцать, молодые еще. У одного батя в корпусе генерал-лейтенанта Власова служил. Финансистом.
– Да ты что? Запрос отправь. Хотя, вряд ли найдут… Там такая заваруха была, старлей…
Полковник почесал пузо и налил себе в стакан чая из дымящегося на горячей печке чайника, – Саш, чай будешь? С медом и мятой! Жена медок прислала!
– Спасибо, ехать надо! Один из них на карте кой-чего интересное показал.
– Знаю, мы с начштаба уже глянули. Остальные-то что, молчат?
– Остальных пока не допросил. Завтра.
– А кто там еще остался у тебя?
– Две девчонки и раненые.
– С этими понятно… Вернешься когда?
– Пока доеду, пока сдам в дивизию задержанного, пока обратно… К ночи вернусь.
– Тогда и трибунал завтра. Точно чая не будешь?
– Спасибо. Разрешите идти?
– Тебе не разрешишь… Иди, конечно. Поедешь на чем?
– А на Ширшиблеве и поеду.
– Тоже верно. Тогда обратно помчишься – газет захвати для комиссара. Только свежих. Лады?
– Лады, товарищ полковник!
Старший лейтенант вышел на крылечко, сел и опять закурил. Хотя от поганых немецких сигарет щипало язык, но махру курить он совсем не мог. А нормальных папирос не привозили уже давно. 'Надо Иринке в военторге заказать 'Казбека', пусть купит пачек десять, пока я этого Микрюкова коллегам сдаю' – мелькнула ленивая мысль. Он откинулся на прогретые доски дома и немедленно задремал от усталости. За последнюю неделю он спал не больше трех-четырех часов в сутки – постоянное пополнение состава, отслеживание настроений в полку, работа с разведчиками, немца недавно кололи всю ночь, да так расколоть и не смогли, ни хрена не знает, самострел вот был еще, а во втором батальоне драка на почве… а хрен его знает на какой почве подрался узбек с евреем? Шебутной вообще батальон, хотя воюют как полагается, а у старухи в деревне свинью украли. А после каждой атаки в полку пропавшие без вести – то ли убило и никто не видел, а кто видел, тот тоже погиб, теперь вот еще окруженцы эти, хорошо не сорок первый, тогда тысячами выходили, как каждого-то проверить, ущучил млалей тогда Калинин одного, да, ущучил, все люди как люди, а у этого документики с иголочки, месяц в окружении а скрепочки не заржавели, рожа сытая, а все-таки какие-то странные эти партизаны, взгляд странный, да…
– Товарищ старший лейтенант, а товарищ старший лейтенант!
– А? – подскочил Калинин, хватаясь за кобуру.
Сердюк аж отскочил с перепуга. Слышал он, как в соседнем полку так командир ординарца пристрелил спросонья. Погрезилось капитану, что немец пришел.
– Это… готова машина-то!
– Ага… – старший лейтенант с силой протер красные глаза. – Веди задержанного. В кузов посади.
– Понятно. А…
– А ты тут останешься. Я с ним в кузове поеду.
– Эээ…
– Не экай. В кабине сержант Попова поедет. Пусть поженихаются малость. Да и мне поговорить надо. С задержанным.
– А остальные?
– Остальные пусть сидят. Вернусь – решим чего и как. Выполнять!
– Есть! – вытянулся Сердюк и помчался к сараю с партизанами.