– Посвети! – шепнул Еж Винокурову, когда они спустились туда.
На каких-то тряпках, рядом с мертвым немцем, сидел ребенок лет шести-семи и тихонечко выл.
Увидав сквозь кулачки свет от зажженной спички, он с тихой такой надеждой сказал:
– Дядя Альфред спит! Не будите его!
Еж с трудом сглотнул застрявшее 'Хенде Хох':
– Не будем будить… Мы тихонечко… Ты кто?
– Ваня
– Ваня… Иди-ко мне, Ваня! Лех…
– Да понял я…
– Ребенка не напугай.
А ребенок почему-то вскочил, побежал и ткнулся головой в живот Ежу.
И заревел.
– Тише, тише, Иванко, тише… Все хорошо… Тише… – Еж погладил пацана по голове.
– Я тут посмотрю. Иди наверх, – сказал Вини. – Дай спички.
– В левом кармане, – тихо ответил Еж, успокаивая мальчика. – Да от меня в левом, извращенец, всего меня общупал!
– Иди уже. И парня там… Накорми!
– Без сопливых обойдемся! – отрезал Еж, взял пацана на руки и понес вверх.
Пацан обхватил его за шею и засопел в ухо, шмыгая холодным носом.
Левой рукой Андрей придерживал Ванюшку, в правой – держал автомат.
Когда они вышли из церкви, его ослепила вспышка.
Еж извернулся за долю секунды, прикрывая ребенка телом, а в спину ему прозвучало:
– Какой кадр… Я гениальна!
'Вот стерва' – подумал ослепленный Еж. – 'Но голос красивый!'
– А теперь боком повернитесь, товарищ боец… Минуточку…
Рыжая красавица в звании младшего политрука еще раз щелкнула 'лейкой'.
– Добрый день, корреспондент фронтовой газеты 'За Родину!' Анна Леденева.
– Боец Ежов… Дед! Кирьян Василич! Я тут мальца нашел, покормить бы его! Иванко, кушать хочешь?
Мальчик кивнул. Слезы на его чумазых щеках уже высохли, оставив светлые разводы.
Пацаненку дали ломоть хлеба, сыр и полбанки немецкого колбасного фарша – трофеи, целая груда которых была унесена в пустой блиндаж, возле которого Прощин уже поставил часового.
Пока парикмахер приводила в порядок бойцов, Леденева ходила и снимала живописные виды освобожденного села – закопченные трубы сгоревших домов, трупы немцев в разнообразных позах, шрамы от осколков на стенах древнего храма. И жалела, что нет подбитых танков.
– А где я их возьму? – разводил руками Прощин. – Не было тут танков у них.
– Совсем-совсем никакой техники?
– Товарищ сержант, там грузовик немецкий есть разбитый. Может подойдет?
Анна подумала и согласилась. Лучше, чем ничего.
– Вот ты, Винокуров, и проводи.
Остов грузовика валялся метрах в сорока от церкви.
Фотограф посадила Лешку на кабину и побегала, вокруг, ища подходящий ракурс и приговаривая:
– Тэээкс… Подбородок чуть выше… улыбнуться… не так широко… Отлично! А теперь с этой точки посмотрим… Э! Боец, куда?
А Вини спрыгнул с разбитого грузовика и побежал навстречу Маринке и Рите.
Полуторка остановилась под холмом – по скользкой дороге ей было не подняться. Девчонки пошли вверх сами.
– Вини! Жив? Не ранен? – кинулись они обниматься-целоваться.
– Да чего нам сделается! – засмеялся Вини. – Мы же терминаторы, посланы спасать цивилизацию. Забыли, что ли?
– Еж как? А дед?
– Живы все. Пойдемте. Сами посмотрите. Вы-то как?
Девчонки наперебой стали рассказывать.
В госпиталь их определили как вольнонаемных. Санитарок не хватало, поэтому и тяжелораненых помогали в машины грузить, и бинты стирать, и воду кипятить. А Маринке пришлось помогать при ампутации. Ногу держала.
– Я чуть сознание не потеряла. Потом говорят – выноси. А я не знаю, куда. Мне показали – там за палатками яма вырыта. Туда руки-ноги складывают и хлорной известью засыпают.
– А ночью раненые пошли. Один за другим. Я чуть не с ума не сошла, к каждому кидалась – вдруг кто из вас… Ежина, привет! – крикнула Рита.
– Знакомься, Иванко – тетя Рита.
Мальчик посмотрел на тетю Риту и что-то сказал набитым ртом, при этом крошки хлеба и колбасы выпали на грудь.
– Ну что ты свинюшка-то такой, – заботливо отряхнул мальчика Еж. – Сначала прожуй, потом разговаривай.
Вместо ответа Ваня откусил еще сыра.
– Еж, чего сидишь, машину разгружать!
– Кирьян Василич! Вы ранены… – воскликнула Маринка.
– Пустяк. Царапнулся. Идите-ко сюды, челомкну.
Дед бережно расцеловал обеих девчонок в щеки.
– Вы тут с мальцом посидите, а мы пока машину разгрузим. Опосля побалакаем. Надолго отпустили?
– До вечера. К десяти надо вернуться.
– Надолго, значитца… Ну, отдыхайте. Мы скоро.
'Скоро' затянулось на целый час. Таскали ящики с боеприпасами, сухпай, пол-ящика водки, медикаменты… А в одном из ящиков оказалась странная штуковина. Вроде миномета – железная труба на треноге. Но вместо мин к нему прилагались охотничьи патроны двенадцатого калибра и стеклянные шары с горючкой 'КС'.
– Ампуломет, – заявил один из бойцов. – Я с такой дуры стрелял под Ленинградом. Патрон снизу загоняешь, а сверху шар.
– И далеко фигачит? – Поинтересовался Вини.
– Прицельно – метров на сто, сто двадцать. Но можно и на двести пятьдесят закинуть. Только куда полетит – непонятно…
– Смешная какая штукенция… – покачал головой Вини.
– Не скажи. В обороне хорошая штука. Вот в атаку с ним несподручно. Расчет сразу вышибают. А если пуля в ящик с шарами попала… Все. Приплыли.
– Смотри-ка… Связисты провод тянут. Эй, маркони, куда тащитесь? – крикнул Еж.
– Штаб сюда перебирается. Велено КП оборудовать. А почему, Маркони-то?
– А кто еще?
– Еж, Маркони – так радистов называют. И то на флоте. А эти линейщики, кабели прокладывают…
– Буду знать. Кстати, а мы куда, интересно.
Молодой связист остановился:
– Я почем знаю… У вас командир есть его и спрашивайте.
– Кабель, не дури. Уж кто-то, а ты-то все знаешь.
Связист оглянулся зачем-то, а потом уже ответил:
– В полк пополнение пришло. И усиление танковой ротой. В наступление пойдем. А вы тут остаетесь, пока комендантский взвод не примет работу. Ну а потом ждете пополнения и вперед.
– Вот гадство… – ругнулся Еж. – Значит, мы тут на дядю работаем?
– Это армия, сынок! – похлопал его по плечу Вини. – Надо трофеи заныкать. Хватайся за ящик, потащили.
Пыхтя, матерясь, потея и падая время от времени в скользкую грязь, они вскарабкались на холм.
Оттуда уже увидели как полк, обходя высоту, змеей втягивался на лесную дорогу, направляясь в сторону Демянска.
Параллельно пехоте ползли по полю танки. Две тридцатьчетверки и три каких-то мелких танка.
Еж говорил, что это 'Т-70', а Вини – 'Т-60'. Спор разрешили, подбросив трофейную датскую монетку. Та упала в грязь, воткнувшись ребром.
Вини заржал:
– Будем считать, что это недоделанные 'КВ'.
Наконец, танки, вонь от которых дошла и до высоты, свернули в лес и спор затих сам собой.
– Эх, Олега бы сюда, он бы пояснил. Надо у девок узнать, как он там.
Когда ампуломет дотащили, пошли к девчонкам, которые возились с мальчишкой, пытаясь его умыть. Пацан успешно отбивался.
– Эй, дочки-матери. Расскажите, хоть, как там Валера с танкистом.
– Валера злой с костылем скачет по всему госпиталю. Лежать категорически отказался, врачам помогает. Говорит там и останется после лечения.
– А Таругин?
– Сделали операцию, осколок вытащили. Ожил. Привет передавал.
– Жив, значит, курилка… Куда дед подевался?
– А его насчет подвигов корреспондент допрашивает.
Парикмахерша деда постригла и побрила, оставив усы. Правда, они коротковаты еще были, поэтому, как красноармеец Богатырев ни старался их подкрутить по просьбе Леденевой, залихватского вида не получалось.
Зато два 'Георгия' на груди смотрелись очень колоритно.
– Эй! – крикнул им комроты. – Вы чего лоботрясничаете. Вперед, раненых грузить.
Легкораненые, кто мог передвигаться, ушли еще ночью. Часть тяжелораненых с поля унесли санитары других рот. На высоте в блиндаже осталось человек десять. Их в полуторку и потащили.