– Почему, почему… Так… К слову пришлось… – ответил Вини. – Ушастый ты больно, как я погляжу.
– Слух хороший…
За лесом что-то прогрохотало. Пронзительный свист…
…Рита, Марина и Иванко отбежали уже на противоположную сторону холма. И тут Рита подумала, что надо было бы взять оружие с собой. Тот пистолет, который ее спас от Таньки-пулеметчицы ей так и не вернули.
Увидев свежую огромную воронку от авиабомбы, она сказала:
– Марин, посидите пока тут с Ванькой. Я назад сейчас мотнусь, автомат выпрошу…
– Ритуль, может не надо…
– В одну воронку, говорят, снаряд дважды не падает… Я мигом. Ванечка, тебе принести чего-нибудь?
Тот кивнул.
– Чего, Ванюш?
– Хлеба и мяска вкусного…
Ритка потрепала его по белокурой голове. И побежала обратно.
Марина же спустилась с Ваней вниз.
– Страшно, Ванюш? – прижала она его к себе
– Нее… Я привык.
– Как же ты тут жил-то бедненький?
– Хорошо. Меня дяди-немцы кормили и песни пели. И у меня кот был. Он мне тоже песни пел. Его в ножку ранило, дяди-немцы его перевязали. Потом он куда-то делся.
– А мама у тебя где с папой?
– Тятька в прошлом году ушел на войну. А мамка зимой по воду пошла и не вернулась.
– А братишка или сестренка у тебя есть?
– Они тоже ушли куда-то. Тётя, а что такое война?
Риту ударило взрывом в спину так, что она пролетела несколько метров и на несколько секунд потеряла сознание от удара о землю.
Она оглянулась…
Снаряд в одну и ту же воронку два раза не падает? А если весь холм изрыт воронками и ровного места больше нет?
Время замедлилось. С неба падали жирные комья грязи. Девушка встала во весь рост и мертвенно пошла к воронке, не обращая внимания на взрывы.
Мыслей не было. Не было чувств. Ничего не было. Только вонь сгоревшего тола.
'Это я виновата, это я виновата, это я виновата… Ничего не слышу….как в детстве, когда болела и уши закладывало, мама что-то говорит, а ты ее как сквозь вату…'
Сильным ударом кто-то сбил ее с ног и навалился сверху.
– Рита, епметь!.. Вам что сказали… – заорал Вини. Потом стал ее лупить по бледным, помертвевшим щекам.
– Ванька с Маринкой… – смотрела она сквозь него.
– Что? – он бросил злой взгляд в сторону опадающего облака дыма. – Идем!
Он поволок ее по земле за руки. Рита, наконец, встала и, покачиваясь, как пьяная, поплелась за Вини.
– Бегом, млять!
Гаубицы дали всего три залпа. Видимо, у немцев снарядов было не очень много.
Пехота поднялась и снова пошла вперед, пропустив вперед шесть танков.
– Придурки… – сказал Прощин. – Не могли в лесу конца обстрела обождать? Приготовиться…
– Четверки… Фигово… – сказал Юдинцев.
– Ты еще 'Тигров' не видел, – ответил Еж.
Тут в траншею свалился Вини с Риткой.
– Оппа… Явление Христа народу… Ты откуда? – удивился Еж.
– Ампулометчики! Огонь!
Пуух – смешно хлопнуло за спиной.
Медленно летящий по кривой шар было хорошо видно. Немцы отбежали в сторону от него. Шар шлепнулся в жидкую грязь и… И не разбился!
– Вот тварь! – ругнулся Прощин. – Огонь!
Траншея ощетинилась огнем.
Несколько гансов упали, переломившись и падая назад. Остальные тут же залегли и открыли огонь.
Хлопнула пэтэерка., сбив одному танку гусеницу. Он завертелся на месте.
Пуух!
На этот раз шар разбился. Несколько немцев катались, объятые пламенем.
Дед с колокольни открыл огонь короткими злыми очередями.
Один из танков остановился. Повернул башню, стал поднимать орудие.
– Юдинцев, бей его!
– Угу… пробормотал тот. Хлоп! Пуля чиркнула по броне пучком искр.
– Сука… Патрон!
Хлоп!
– По щелям бей, сукин сын!
– Угу…
Хлоп!
Танк выстрелил по колокольне. Попал чуть выше проема, но пулемет захлебнулся.
– Патрон, богадедадушумать!
Хлоп!
– Есть!
Танк задымил.
Остальные поперли на холм.
Грохот стоял такой, будто земля разверзлась.
Винтовки, автоматы, карабины, пулеметы, гранаты, снаряды…
– Да сколько же их…
– Танков четыре осталось, товарищ серж…
Юдинцев сполз по стенке траншеи. Пуля пробила каску прямо посредине.
Еж подскочил и схватился за ружье. Выстрел! Ежа откинуло к противоположной стенке.
– Вот это отдача… – глаза его побелели от боли. – Я, кажется, ключицу сломал.
– Рита! – пнул ее сапогом, не церемонясь, Прощин, продолжая стрелять по немцам.
– Сейчас… – она встала на четвереньки и подползла к Ежу.
– Еженька… Ты как?
Еж попытался ответить, но близкий разрыв плеснул ему землей в лицо.
– Тьфу, гадство какое… Нормально, Ритуль. Рит! Эй! Ты это чего?
Ритка лежала у его ног свернувшись, как кошка, клубочком.
Он присел над ней и потряс здоровой левой рукой.
– Ежик… А Ежик. Давай споем.
– Споем, споем… – он перевернул ее на спину.
Она зажала окровавленный живот руками.
Осколок вошел в спину и, пробив насквозь ее тело, дымился, воткнувшийся в землю.
– Ежик… Давай споем… Что это, что это, ай-яй-яй-яй… Ну-ка скорее пойди, угадай… – шептала она.
Андрей, сглатывая слезы, запел тихонечко в ответ:
– Это не кит, не селеееееееееедка, это подводная лооооооодка…
– Лодочка, лодочка, ай-яй-яй-яй, ну-ка скорее скорей покатай… – улыбалась ему Рита.
– И полети на простооооооооооре… – гладил он ее по щеке грязной рукой.
– Ах, как волнуется моооооре…
Небо почему-то стало голубым-голубым. Как море, видимое в ясный летний день откуда-нибудь с горы. Стало тихо-тихо. По траншее шел тот солдат из снов. А рядом плыл над земле голоногий мальчишка в тонкой белой рубашке.
Солдат протянул Рите руку и улыбнулся. Она взялась за нее и боль куда-то исчезла. Он протянул ей свой смертный медальон.
А мальчик серьезно так сказал им обоим:
– Смерти нет ребята. Смерти нет…
– Отходим! К церкви отходим! – заорал Прощин, долбя из лязгяющего 'Дегтяря' по фрицам.
Танки пытались влезть на холм, но грязь, сегодня была на стороне русских бойцов.
Из перемолотой огнем танков траншеи, их выскочило всего десять человек.
Пуух!
Еще одна ампула улетела в сторону немцев.
Еж, оглянувшись, успел увидеть, что шар багровым пламенем накрыл еще один танк.
Тот же, у которого в самом начале сбили гусеницу, развернул башню и глухо выстрелил.
Снаряд чуть не долетел до позиции ампулометчиков. Но одного осколка хватило, чтобы пламя с диким ревом охватило Колодкина и Кашина. Они заметались факелами, кто-то из них страшно закричал. Прощин, ни секунды не колеблясь, дал очередь по ним.
В церковь заскочить успели почти все.
Только Витьку Заборских снял в спину осколок из очередного снаряда.
– Ежов! Посмотри, чего там с дедом! Остальные к окнам!
Еж, с болтающейся плетью правой рукой, побежал на колокольню.
Все же хорошо строили наши предки. Церковь – она словно крепость. Окна узкие, как бойницы, решетками коваными прикрыты. Третий взвод вчера с ними замучался. Гранату – хрен кинешь.
– Вход держать! – рявкнул Прощин.
– Хана деду, похоже. Завалило все к чертям собачьим. Нет прохода наверх, – прискакал запыхавшийся Еж.
– Как рука?
– Хреново. Онемела. И горло болит после вчерашнего.
– Водки хлебни.
– Это я завсегда… О, а Вини где?
– Тут я, Еж!
Отозвался Винокуров, стоявший возле одного окна.
Еж присел на груду деревянных обломков, полчаса назад бывших столом:
– Ты меня так больше не пугай.
– Что-то немцы не торопятся…
А фашисты и не собирались торопиться. После того, как танки не смогли забраться по крутому склону, они стали бить по церкви из тяжелых минометов.
Мины стены не пробивали. Но красноармейцам от этого было не легче. Куски кирпичей и штукатурки с внутренней стороны отлетали и били не хуже осколков.
Второму сержанту – Коновалову – прилетело в голову таким куском, что тот потерял сознание минут на пять.