Через стенку в этой избе жили Ждановы. Отец, инвалид Первой мировой войны, отравленный немецкими газами, как правило, сидел на маленькой табуреточке и чинил обувь, чем и подрабатывал на поддержание скудного существования. Мать, энергичная, верткая женщина, работала телятницей в колхозе, двое сыновей вернулись живыми с фронта, но в деревне не остались — уехали в город. Дома остался младший, Иннокентий (с ним я долго дружил).
За проулком светился новыми бревнами стен дом Солодкова Михаилы, жизнелюба и комика, любителя посмешить людей. Его война коснулась мало, но рядом, в плохонькой избушке жил Слободчиков Тимофей, обремененный многочисленным семейством. Погиб Тимофей на фронте в начале войны. Пошли работать в колхоз старшая дочь и малолеток Михаил, который с успехом заменял мужиков.
Вот и богатая усадьба Погодаева Прокопия, четыре сына которого воевали на фронте, а пятый еще подрастал. Это были рослые (в отца) крепкие парни, двое из которых погибли на фронте — Василий и Яков, а Николай, авиамеханик, уцелел, вернулся домой. Уцелел и Иван (финбанковский работник).
В последнем, замыкающем домике жил Анкудинов Василий Иннокентьевич, отдавший свою жизнь за Родину на фронте…
Малая моя родина с большой буквы ушла на дно Усть — Илимского водохранилища, «утонула» и деревня Погодаева, простоявшая на берегу Илима больше трехсот пятидесяти лет. А память о живших в ней вечна. Ибо в ней жили патриоты, настоящие защитники России.
Отец
Сейчас, когда о партии коммунистов в народе так много противоречивых суждений, хочется поделиться воспоминаниями о своем отце-коммунисте, которые умер в 1967 году и шестидесятилетнем возрасте, явно не прожив положенного срока.
Что я знаю об отце? Многое происходило на моих глазах, многое слышал от матери, от окружающих. Постараюсь быть предельно честным, правдивым, искренним не столько по отношению к отцу, сколько к вам, читатели, жаждущие связать прошлое с настоящим.
Отец мой, Замаратский Иннокентий Михайлович, имел высокий рост, столько характерный чуть ли не для всех мужиков того времени: был довольно строен, хотя с возрастом стал слегка сутулиться, был привлекателен лицом с выразительными серыми глазами: нос с горбинкой, красиво очерченные губы небольшого рта, русые жесткие волосы, зачесанные набок, — все это придавало ему мужественный вид. Образование: три класса высшего начального училища (что-то вроде теперешней семилетки) — по тем временам немалое.
Когда отец вступил в партию, я точно не знаю, только ко времени появления на Илиме коммун был коммунистом, о чем свидетельствует такой эпизод: в родном пятистенном доме, будучи учеником второго или третьего класса, я однажды обратил внимание на странную «амбразуру» в стене, очень напоминающую окно для выдачи пищи райцентровской столовой, куда мы, ученики, любили забегать после уроков, чтобы надуваться вкусными запахами пищи. «Амбразура» была заделана, похоже, теми же коротышами бревен, которые когда-то из нее выпилили, и пазы замазаны глиной.
— Мам, что это?
— А ето твой отец-простофиля когда-то новый дом коммунарам под столовку отдал… От простофиля дак простофиля!
Мне стало очень интересно: как это коммунарам под столовку, и я стал упрашивать мать рассказать, как это было.
— Че тут рассказывать, — начала неграмотная мать, — ондал и ондал. Пришли мужики и спрашивают: «Ты, Иннокентий Михайлович, как сам являешься коммунистом, так и поступать должон как коммунист, то есть жисть положить для народа…
— Не пойму, мужики, куда клоните? — спросил отец.
— Че тут понимать? Решили мы коммуну в деревне организовать, да и сам ты за нее тоже горячо агитировал, а в коммуне столовая должна быть…
— Так разве мало в деревне пустых домов? — спросил отец.