Ревна думала, что не сможет уснуть, но водоворот ужасных мыслей все же сменился сновидениями, в которых мелькали пыль и серебристые шинели, и когда в дверь, наконец, постучали, сквозь плотные шторы светомаскировки уже пробивался свет. Мама проснулась, с тревогой посмотрела на нее, пригладила ладонью волосы и пошла открывать. Что-то прошептала тому, кто стоял на пороге, закрыла дверь и отдернула шторы. В комнату хлынул свет; Лайфа что-то пробормотала в полусне и глубже зарылась под одеяло. Ревна села.
– В чем дело? – спросила она хриплым со сна голосом.
Мама взяла свою форму и поскребла оранжевое пятно размером с ладонь.
– Заводы не остановились, – сказала она, – и если сегодня мы выйдем на работу, нам заплатят сверхурочные.
Она была поваром на одном из тамминских предприятий по производству взрывчатки и каждый вечер приносила с собой домой запах капусты и чеснока.
Ревна прислонилась спиной к передней спинке кровати и взяла на руки закутанную в одеяльце Лайфу.
– Эльды их не разгромили?
– Ни одного.
Мама положила в печку поленце и взяла почерневший чайник.
– Так что их Драконы дали маху.
Ревна вспомнила рушившиеся вокруг здания и дым, который поднимался над ними призрачной стеной, возвещая, что пришел конец ее жизни. Она уложила Лайфу обратно в постель и бросилась к краю кровати за своими ногами.
Мама стояла, склонившись над разгоравшимся в печке пламенем; услышав шум, она подняла глаза.
– Что ты делаешь?
– Если заводы не остановились, то мне тоже выплатят сверхурочные, – сказала Ревна.
– Ну уж нет, – замахнулась на нее чайником мама, – тебе не нужно привлекать к себе внимание. Каким бы чудом ты вчера ни спаслась, у меня нет никакого желания рисковать.
Чудо, проклятие. Она знала, что мама не захочет ничего такого слышать, поэтому лишь подняла с пола свою форму и сказала:
– Скаровец знает только где я живу. Но не где я работаю.
И с этими словами стала одеваться.
– Что ты холод напускаешь? – донесся из-под одеяла голосок Лайфы.
Ревна похлопала живой комок рядом с собой.
– Уже светло, Лайфа, пора вставать. Если хочешь, можешь помочь мне управиться с моими ногами.
Когда сестренка высунула из-под одеяла носик, Ревна уже застегнула на форме последнюю пуговицу и потянулась за протезами. Сначала натянула носки – две длинные трубы, сшитые из старых мешков для муки. Они служили защитой от тонкого листа из живого металла, который затем обхватывал ее ноги, плотно прилегая к икрам. В верхней части каждого листа была застежка, с помощью которой протезы крепились к ногам. Ревна позволила Лайфе туго затянуть ремешки на протезах, продев их в три пряжки на лодыжках и коленях. Все остальное сделал живой металл, заключив ее в свои крепкие объятия. Ноги после вчерашнего все еще болели, а протезы подрагивали от страха. Она потерла живой металл в районе застежек, стараясь мысленно его успокоить. Но все ее мысли занимал скаровец, а скаровцы никогда не приносили покоя.
Глядя на нее, мама недовольно поджала губы.
– Налет застиг тебя за пределами бункера. И если ты возьмешь выходной, ничего позорного в этом не будет.
– Если я не пойду, то двойную смену за меня отработает кто-нибудь другой.
Во славу Союза. Хуже того, у скаровцев появится еще один повод ее арестовать. Но и это не самое плохое. На заводе никто не осудит ее за то, что она осталась дома. «Бедняжка так быстро устает», – судачили у нее за спиной.
Мама вздохнула, втянув носом воздух. Затем закутала Лайфу в куртку, слишком большую для нее, и отвела к соседям. К тому времени, как она вернулась, Ревна уже успела встать и налить себе чашку чая. Ее спецовка задубела от пыли и при каждом движении похрустывала. От Ревны воняло дымом и гарью. Но пожарищем пропах весь город, так что ничего страшного.
– Я отвезу тебя перед работой, – сказала мама, – где твое кресло?
– Под каким-нибудь домом. Я вполне могу добраться и сама.
– Чтобы миссис Строгие Правила уволила тебя за то, что ты прибыла не в коляске?
Мама закатила глаза и вывезла из кладовки запасное кресло. В нем Ревна могла с грохотом двигаться только по ровной дороге, но его сделал папа, и она очень его любила.
Пока ее не сбила та телега, Ревна терпеть не могла сидеть на одном месте. Вечно где-то носилась, и угнаться за ней не удавалось даже папе. А потом случилась беда. Ей тогда было девять, и она, наслаждаясь полной свободой, ветром летела над землей. А пришла в себя уже в заводской больнице Таммина. Ноги ниже икр были объяты огнем.
Правую ей ампутировали чуть выше лодыжки, левую пониже колена. Поначалу ее ежедневно изводили фантомные боли, простреливая там, где у нее когда-то были лодыжки и ступни, словно они, уснув, требовали хорошей встряски. Когда она увидела топорные, похожие на ходули деревянные протезы, сделанные папой, ее затошнило. Но она научилась на них ходить, а когда они стали малы, папа сделал новые. С каждой новой версией они, по ее ощущениям, становились все лучше и лучше. Наконец он принес с завода достаточно обрезков, чтобы сделать ей ноги из живого металла. Когда она выросла окончательно, он их хорошенько подогнал, и теперь о ней, по-своему, уже заботился металл. Она могла ходить не хуже других, но у них в доме все равно хранились кресла-коляски, на тот случай, если она устанет. А теперь они нужны были и для ее работы.