– Ты монстров-то из них не делай, они еще дети по сути.
– Нашел детей. Да и не делаю я из них монстров и даже в чём-то понимаю. Наш телевизор хоть кого с ума сведет. Тут либо революционер-экспроприатор, либо просто экспроприатор. Либо "ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй", либо сам в буржуины. А по-другому как с пушкой в руках в буржуины не попадешь. Светский проститутки и гомосеки на "Бэнтли" и "Ламборджини", а ты на трехскоростном велосипеде, без шансов пересесть на шестискоростной. Тебя, блин, если рожей не вышел, даже в Москву не пустят, как Кержаков – бил, бью и буду бить, так и ты – жил, живу и буду жить в своем Семиструеве. Зарплата мизерная, безработица, Сибирь как Московская колония. Возникают сомнения, а все ли в порядке с твоим зрением, когда ты читаешь в паспорте, что являешься полноправным гражданином России. Невольно задумываешься о том, что бывают граждане больше чем граждане, а бывают лица без определенного статуса из колонии. Ты еще молодой, жить хочешь хорошо, а не горбатиться за копейки до самой пенсии, а тут тебе еще телевизор каждый день Ксюшу с Тимати кажет. Крышу запросто сдует. Поэты-романтики сейчас не в моде. У меня даже стишок по этому поводу есть, как Менделееву во сне приснился:
И воспылала душа поэта
Любовью к даме из полусвета
Стихи, романтика, мечта
Кружилась у поэта голова
Цветы он даме преподнес
Не миллион, но тыщу роз
Послания чудесные писал
И от любви ночами изнывал
Но дама той еще была
Из полусвета, ясные дела
Любила общество хорошее она
Вдвойне любила деньги, сатана
Поэтовы писульки в мусор уходили
Мадам они лишь разве что смешили
Поэт был нищ, убог и романтичен
Для эксцентричной дамы больно эксцентричен
Однажды возле клуба встретились они
Где фейс-контроль, охранники дубы
Поэт пред дамой на колени пал
В любви в стихах он признаваться стал
Но лишь брезгливо фыркнула мадам
Поэта перепоручив дубам
Морально обескровленный поэт
Упавший духом, уничтоженный эстет
Домой поплелся, сильно огорчившись
И дома с револьвера застрелившись
А в это время дама, полусветская шпана
С гламурным кавалером продвигалась в номера
Мораль сей басни такова
Не будь поэтом – сразу в номера.
– Чет тебя поволокло, стишки еще эти..,– улыбнулся Ильич. – Ранее я за тобой таких мыслей и идей не замечал. Ты же в полне толерантен был. А теперь как, член или сочувствующий…
– Сам ты член. Я и сейчас толерантен. Не мной сказано – " За державу обидно". А..а..а, – махнул рукой Савельевич, – в России всегда так было, а далее как у Кержакова – есть и будет. Молодежь жалко, теряем очередное поколение.
– Да уж, – только и сказал Ильич.
– Впрочем, не все же в грабители и проститутки идут. Может не все так плохо, выкарабкаемся. А что касается счастья, то онo считай было ими разрушено уже в тот миг, когда в голову пришла идея грабить магазины. Если так разобраться, чего им не хватало, ну может за исключением денег. Молодость, любовь, свобода, руки-ноги есть, строй свое счастье. Тимати – исключение, все мы в одном болоте плаваем, с равными возможностями как утонуть, так и добраться до берега. Билл Гейтс в гараже начинал.
– Во-во, правильно, все за исключением денег. А сейчас деньги больше чем деньги, – вставил Ильич. – А Билл Гейтс очень уж не типичный миллиардер.
– Конечно, сейчас всех хотят, чтобы было все и нахаляву. Только так не бывает, – продолжил Николай, – и все познается в сравнении, понимаешь, что потерял, только когда уже невозможно вернуть. Я тоже не бездушный, мне тоже понятно, что если их сейчас посадить, то они потеряют все, что у них еще оставалось. Вообще все, ту же молодость, любовь, свободу. И не известно, когда они много лет спустя освободятся, то смогут ли вернуть хоть часть потерянного, способны ли будут на это? С другой стороны, есть слова Жиглова – преступник должен сидеть в тюрьме. Чем они лучше других? Ведь преступники, пусть даже влюбленные и несчастные, остаются преступниками. А с жалостью надо работать в больнице или доме инвалидов.
На несколько минут в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь журчанием воды и глубокими вздохами обоих собеседников. Ильич долго и тупо тер одно и то же место, уставившись в необозримую даль из ставшего прозрачным окна. Савельевич переводил взгляд из одного угла кабинета в другой, пока в голове не возникла неожиданная мысль – пора делать ремонт.
– Хватит Хаттабычей плодить, – осознав, что трет одно и тоже место, нарушил тишину Василий. – В общем так, где конкретно живет Стаев я не узнал, боялся, что он неправильно поймет, если я его до квартиры провожу. Но место возможного проживания сузилось до четырех домов, находящихся неподалеку от того магазина, где он поскандалил.