К КОМЕНДАТУРЕ зарулил чужой КамАЗ. Постовые на КПП, встретив машину настороженно, вдруг из-за мешков защитных повыскакивали, улыбки на лицах засветились. Те, что под тент заглянули, смеются, руками машут:
— Пропускай.
Зарычал КамАЗ, вполз на территорию. А из-под тента еще на ходу парни выпрыгивают. Загорелые, пропыленные, в камуфляже. Бороды как у боевиков. Головы косынками, серыми от пыли, повязаны. У наиболее пижонистых — перчатки с обрезанными пальцами. Разгрузочные жилеты под завязку набиты магазинами, гранатами. У каждого над левым плечом или на голени — нож боевой. На кого ни глянь — Шварценеггер или Рэмбо (кто помельче). Омоновцы сбежались, обнимаются с приехавшими.
Огромный, бритый наголо, но при этом чернобородый детина, больше похожий на афганского моджахеда, нежели на российского спеца, бросив своим две-три короткие команды, орет радостно:
— Здорово, Шопен! Принимай подмогу!
Командир ОМОНа, поспешивший на этот шум, тоже к нему бросился. Обнялись, друг друга по спинам дубасят.
— Душман, братишка, какими судьбами?
— Да мне из ГУОШа передали, что ты тут совсем «чехов» распустил. Пришлось к вам из Гудермеса на выручку рвать.
— Ладно! Небось твоя банда тамошнего коменданта достала своей крутизной, вот он и нашел способ, как от вас избавиться.
— Ах ты, композитор хренов! — ничуть не обидевшись, рассмеялся великан и от избытка чувств так хлопнул товарища по спине, что тот аж присел. — Слушай, это вы так домой припарадились? Выбритые, чистенькие.
— Не в окопах чай живем. Да и куда нам до вас, собров-суперов? Мы народ скромный. Нам бороды-косынки не к лицу. А своих предупреди: пока здесь не освоятся, пусть никуда не лезут и пальцы веером не растопыривают. Особенно на ногах, а то все растяжки поснимают. — в глазах у Шопена запрыгали веселые чертики.
— Разберемся, братишка. Ты только дай команду, чтобы нас покормили как следует. А то весь день не жравши.
— Не вопрос… Серега, а ты не в курсе, кто нас менять будет?
— В курсе. Нас сюда затем и перебросили, чтобы мы им на первых порах подсобили. Они от ГУОШа за нами шли, отстали немного. СМВЧ. Срочники…
— Что-то мне твой тон не нравится, а, брат?
— Сейчас сам увидишь. Вон они — пылят.
— ОЙ, Е…! — Шопен, подперев щеку и пригорюнившись, наблюдал, как из заполонивших двор грузовиков высаживается пополнение.
Зеленые, звонкие восемнадцатилетние пацаны ошарашенно вертели головенками на тощих цыплячьих шеях. Армейские каски нависали над их прыщавыми лицами непомерно большими тяжеленными тазиками. Руки держали оружие так неуклюже, что сразу стало ясно: эти воины в лучшем случае прошли формально обязательную подготовку молодого бойца. Три месяца подметания плаца, строевая подготовка, суточные наряды и под занавес, перед присягой — три выстрела одиночными по грудной мишени. Окончательно добило собравшихся аборигенов комендатуры то, что из машин выгрузили всего с десяток ящиков с боеприпасами, но в дополнение к ним — целые вороха резиновых палок и пластиковых щитов.
— Ну вы и снарядились, командир! — Серега насмешливо уставился на моложавого подполковника, одетого в патрульную милицейскую форму со всеми нашивками и знаками различия. — Кто это вас так надоумил?
— Да в штабе округа! Подняли по тревоге, за шесть часов до вылета. Мы же сюда — прямиком из дома, на самолете. Спрашиваю: «Скажите хоть, что там реально происходит?» А они: «Ты что, шесть месяцев в Карабахе провел и не знаешь, как батальон готовить?» В Северном сели, в город въезжаем, я чуть не охренел. Какой Карабах?! Тут, наверное, покруче Афгана будет. А у меня офицеры — одна молодежь. На ходу в машинах боеприпасы раздавал. Вот же, суки штабные, конспирацию развели, а! — и подполковник завернул в адрес своих начальников такой роскошный оборот, что насмешка в Серегиных глазах сменилась восхищением.
— О, брат, да ты поэт! Музыкант у нас уже есть, — Серега шутливо подтолкнул Шопена, — твои слова да на его музыку… Вот это песенка получится!
— Да… — протянул Шопен. — Будут сегодня песенки, будет и музыка. Хотел я коменданта попросить, чтобы нам в последнюю ночь перед дорогой отдохнуть дали…
— Какой тут отдых? — понимающе усмехнулся собровец. — Эти орлы сегодня все, что шелестит, блестит и «кажется», перестреляют. Через пятнадцать минут после наступления темноты весь боекомплект рассадят.
— Патроны не проблема, — махнул рукой Шопен, — запас есть, поделимся. Тут снайперы по ночам постоянно лазят. А сегодня могут специально собраться: поохотиться на свежачка. Слышь, командир, хлопнул он бамовца по плечу, — тебя как зовут-то?