— Володя.
— Игорь. А Душман Серегой крещен… Володя, ты на посты сегодня офицеров старшими ставь. А где не хватит, мы с Серегой своих ребят дадим. Чтобы твои дуриком не стреляли. А то стемнеть не успеет, как получишь «груз-двести».
Тот благодарно кивнул и отправился хлопотать о размещении своего батальона.
НЕПОДАЛЕКУ от омоновского поста, под стенкой комендатуры, несколько офицеров курили, сидя на корточках, и весело смеялись над какими-то байками жизнерадостного помощника коменданта по работе с населением. Шопен перевел взгляд на частные дома, окружавшие комендатуру. Улица была пуста. Исчезли вездесущие пацаны. Будто испарились постоянно сидевшие на корточках у домов мужчины. Опустели дворы. В переулке мелькнула женщина. Таща за руки двоих ребятишек, она опасливо оглянулась в сторону комендатуры и, прибавив шагу, скрылась за поворотом…
Серия разрывов легла перед сидящими на улице офицерами комендатуры, расшвыряла их в стороны. Совсем близко, из кустов, из-за стоящей метрах в ста старой, разбитой кочегарки хлестанули автоматные очереди.
Находившиеся на постах омоновцы и собровцы среагировали почти мгновенно, из всех стволов ударили по краю «зеленки». Небольшая группа под прикрытием огня товарищей кинулась к упавшим, выхватила их из-под очередной серии разрывов. Кого на спине, кого волоком — вбросили в коридоры комендатуры, тяжко дыша, подперли спинами стены.
Мимо них, грохоча тяжелыми ботинками, пронеслась группа резерва. В руках — автоматы, пулеметы, коробки с запасными лентами. За спинами — по две-три «Мухи». Разгрузки до отказа набиты боеприпасами для себя и для тех, кто только что по «зеленке» отстрелялся. Через запасной вход, прикрытый стеной мешков с землей, вынырнули на улицу. Сквозь черные султаны, сквозь струи трассеров рванули врассыпную, к постам. К братишкам.
И пошла бойня!
В ОДНОЙ из комнат комендатуры — телевизионщики.
Молодой, коротко стриженный крепыш в туго натянутой на груди камуфляжной футболке, сидя на ящике из-под патронов и держа в руке микрофон, под аккомпанемент автоматных очередей пытается начать репортаж:
— Наша съе…
Грохот разрывов, сверху сыплется что-то, репортер вжимает голову, снова начинает:
— Наша съемочная группа находится в одной из комендатур города Грозного. Вот уже три дня, как действует подписанное командованием федеральных войск и Асланом Масхадовым соглашение о прекращении огня. Но вопреки законам жанра нам сегодня не придется сказать ни слова. За нас говорят автоматы…
— Готово!
Облегченно вздохнув, журналист встает с патронного ящика, нервно закуривает и говорит оператору:
— Володя, поснимай еще раненых… Перемирие, блин!
НОЧЬ. На дне широкого окопа, полукругом обложенного мешками с землей и накрытого досками с дерном, два матерых омоновца. Один — с автоматом. Дав короткую очередь, он быстро отходит в сторону, за мешки, а потом неспешно передвигается к соседней амбразуре. Второй — с бесшумной снайперской винтовкой — не столько стреляет, сколько разглядывает что-то в ночной прицел.
— Вот ты, сука, где затаился! Наглый, тварь! — цедит сквозь зубы снайпер и чуть погромче бросает напарнику: — Витек, дай-ка длинную. Только рядом с ними положи, на вспышки, чтоб поверили.
Тот высовывает автомат в амбразуру, куда-то целится, а затем, убрав голову за мешки, дает длинную очередь. Тут же в автоматную трескотню со стороны «зеленки» врывается хлесткий выстрел снайперской винтовки, и автомат омоновца, вылетев назад из амбразуры, ударяется в заднюю стенку окопа. Практически синхронно с ударом чеченской пули звучит хлопок бесшумки, и снайпер, быстро сменив позицию, снова прилипает к прицелу. Хозяин автомата, сидя на корточках и шипя от боли, трясет рукой.
— Ранило?
— Нет, зашиб сильно.
— Ну ты, как пацан, чо не убрался вовремя?
— Чо-чо! — передразнивает напарник. — Не успел. Откуда он стрелял? Как будто в амбразуру ствол засунул…
— Почти. Я его, козла, по краю «зеленки» ищу, а он — сто метров, на свалке за кирпичами устроился.
— Завалил хоть?
— Лежит, родной, ствол задрал. Был бы живой, уполз…
— О, сейчас пойдет охота! Полезут доставать.
— Ага, только для начала нам просраться дадут со всех стволов… Как рука?
— Отходит.
Омоновец, покряхтывая, поднимает автомат и, разглядывая его в отсветах, проникающих в амбразуры, удивленно говорит: